— Гелл! Прилетел отец, привез Габриэля. Они с твоей бабушкой собираются вас знакомить!
— И поэтому ты такая взъерошенная, как котенок, который кого-то испугался?
— Нет, просто есть один момент, который я хотела бы тебе объяснить. Перед вашей встречей! Что бы ты понял все правильно!
Геллерт насторожился. Что за странности?
— Послушай, просто послушай, спокойно. Я никогда не придавала всему этому значения, но сегодня за завтраком меня вдруг осенило, что другая сторона могла истолковать наше общение неправильно. — Нора набрала в грудь воздуха и быстро изложила ситуацию, в которой она встретила Габриэля, как сочувствовала парню, поддерживала, потом переписывалась по Галанету, и вдруг поняла, что его письма стали какими-то странными, много писал о их дружбе, о том, что скучает, и прочее, а она, наоборот, стала писать более коротко, так как учеба на военной кафедре отнимала много времени и сил. И теперь она вдруг сообразила, что неопытный, слишком юный Габриэль мог придать ее естественному желанию поддержать его в трудное время совсем другое значение. Поэтому она просит Гелла попытаться объяснить брату, что ничего страшного в первом увлечении нет, оно естественно в юности, и обычно проходит быстро, и настоящие чувства к нему придут потом, и это будет уже настоящая любовь, а не ее фантом.
— То есть ты боишься, что Габриэль принял твое дружеское участие за чувства, и теперь будет переживать?
— Да, именно это. Я не хочу и не умею притворяться, так что все непременно поймут, к кому у меня настоящие чувства!
— И к кому же? — иронически спросил Геллерт.
— Ты что? Издеваешься? — с обидой прошептала Элеонора.
— Нет, Нора, просто я сам не умею объясняться в любви. Так что чувство у меня к тебе первое, а ты так убедительно мне поведала, что первая любовь ничего не значит и скоро пройдет!
— Гелл! Я говорила о семнадцатилетнем парне, а ты вполне взрослый мужик! И я явно у тебя не первая, просто так не может быть в твоем возрасте!
— Нора, я совершенно честен с тобой. Конечно, как женщина ты не первая, просто никто не хранит целибат до 25 лет. Но, честное слово, полюбил я впервые в жизни, тебя, такую своевольную, упрямую, невозможную снайпершу! Ту, что своим взглядом сразила меня наповал! И если ты думаешь, что я решу уступить свою любовь брату, то ты глубоко ошибаешься. Или слишком хорошо обо мне думаешь! Ты что, плачешь?
Гелл протянул руки, подхватил Элеонору, усадил к себе на колени, и аккуратно, губами снял выступившие слезы с ее щек. Нору от этого легкого прикосновения кинуло в такой жар, что она охватила его голову и притянула к себе. Их губы впервые соприкоснулись. И тут ей стало ясно то, чему она никогда не верила до конца в рассказах ее родителей — как после первого поцелуя можно понять, что этот человек создан для нее. И быть именно с ним вместе — это ее судьба! Осторожное покашливание прервало их первый поцелуй. Лада!
— Прошу простить, но там пришел твой отец, Нора, и привел, как я понимаю, младшего брата Геллерта с бабушкой. Так что у вас есть пять минут, что бы привести себя в порядок, пока они беседуют с Паулем и Валентайной!
Глава 21
Элеонора подскочила и торопливо пересела на стоящий рядом стул.
— Блузку застегни, — извиняющимся шепотом произнес Гелл, — Нора…
— Потом поговорим, наедине, когда будем одни! — Так же шепотом ответила Элеонора, — и ты куртку от пижамы поправь, только я так и не смогла эти дурацкие застежки расстегнуть! Кто только их придумал?
— Аннабель, кто еще, — ворчливо отозвалась Лада, — наверное, что бы медсестрам было сложнее до тела добраться. Испанки они такие, ревнивые! Только зря. Эльриан больше в госпиталь не попадал, так что пылилась вся эта красота без дела! — Лада спокойно, нарочито медленно собирала посуду после завтрака на поднос. Прислушалась к шуму в коридоре и направилась с подносом к двери. На пороге обернулась и сказала: — Вы уж теперь аккуратнее, я не всегда караулить смогу, другие дела есть, а лучше всего, тебе, Геллерт прямо с императором поговорить, как положено. Руки сразу можно и не просить, а вот ухаживать с намерениями вполне можно!
Она распахнула дверь и вышла в коридор, послышался негромкий разговор. Геллерт дернулся что-то сказать Норе. Она одними губами повторила: — Вечером, все вечером!
В этот момент в палату вошли Вирнаира, Эльриан и Габриэль.
— Папа! — Нора поднялась и бросилась к отцу, тот приобнял дочь и весело поздоровался, — Ну как ты, снайперша, как там тебя обозвали? Черная Валькирия? — Потом повернулся к Геллу:
— Геллерт, спасибо за Нору, мы все переживали. Хорошо, что все обошлось! Как самочувствие сейчас?
— Спасибо, все признаки отравления прошли, только еще слабость осталась.
— Еще бы не было, после такого ранения! — Император обратил внимание на бумаги, лежащие на тумбе у кровати, рядом с ноутом, — Я смотрю, уже начал работать?
— Да, надо наверстывать, а то несколько дней даже читать не мог! В глазах двоилось!
— Молодец! Ну, а теперь знакомься с братом, хотя, извини, ты то его знал с пеленок, а вот он о тебе только от отца узнал! Так что, наоборот, Габриэль, знакомься!
Габриэль слегка растерялся. Геллерт, похудевший и бледный после ранения сейчас очень походил на Горацио, каким Габи видел отца в первый и последний раз. Волосы у брата были почти все седые, за исключением последней темной прядки надо лбом. Глаза отцовские, темные, радужка почти сливается со зрачком. Он шагнул вперед, слегка дрожащим голосом произнес:
— Гелл!
Геллерт встал, и раскрыл ему свои объятия. Братья обнялись. Эльриан поманил остальных свидетелей из палаты. — Пусть поговорят спокойно. — и вывел всех вон. Наира вытирала слезы. Элеонора все время оглядывалась на Геллерта, но шла за отцом. Дверь закрылась, отсекая воссоединившихся братьев. Эльриан повернулся к дчери:
— Не переживай, пусть побудут вдвоем! И, кстати, пойдем, поговорим тоже. Наира, вам я бы советовал прилечь и выпить что-то успокоительное! Лада! — позвал он.
Старшая сестра появилась немедленно, словно ждала вызова.
— Лада, поручаю тебе вдовствующую королеву Вирнаиру. Померьте давление, дайте что-то успокаивающее. — Лада увела пожилую женщину в сторону процедурной. Эльриан остался наедине с дочерью.
— Пойдем в мой отсек, поговорим спокойно. Мать тебе привет просила передать, она сейчас отнимает Эстеллу от груди, так что, возможно, приедет сюда в сентябре — октябре.
— Зачем? — удивилась Нора.
— Эльриан с усмешкой посмотрел на нее. — Считаешь, что незачем? — Элеонора потупилась.
— Ну-ка, дочь, объясни мне, что у тебя происходит! Вернее, не у тебя одной, а между вами! И не делай непонимающее лицо! Уезжал, та даже имени Геллерта произнести нормально не могла, только с отрицательными эпитетами, а сейчас на минуту оставить не можешь, даже ради разговора с братом!
— Папа, все нормально! Мы уже давно не ругаемся, наоборот… — Элеонора замялась.
— Наоборот? И как далеко этот оборот зашел? Я понимаю, что собачиться с человеком, закрывшим тебя собой просто невозможно, но, знаешь, мне не хотелось бы, что бы ты пошла по пути Эвелины! У той хоть причина серьезная была, а у тебя?
— Что у меня? Я что? Уже не внушаю доверия?
— Мне перечислить? Ронгвальд, Ренне, Габриэль, и это только за последние два года!
— Во-первых, папа, Ренне вообще не в счет, подумаешь, поцелуй! Габриэль просто несчастный одинокий мальчик, попавший в опасную ситуацию. Ронгвальд, да, здесь я ошиблась, о чем до последнего времени жалела. Теперь не жалею! И потом, папа, когда мне было, как ты говоришь, идти по пути Эвелины, когда Гелл то в искусственной коме находился, то с отравлением головы поднять не мог, ложку и то в руках не мог удержать, кормить приходилось! Он только вчера, после гемосорбции ожил! И только сегодня первый раз поцеловались по-настоящему, перед вашим приходом!
— Значит, уже поцеловались! — задумчиво протянул император, — И с ложки кормила?
— Кормила! Ну и что! Научилась за месяц в госпитале!
— Просто раньше ты бы на такое не решилась. Фырчала бы, что ничего уродливого не терпишь! Прогресс, однако.
— Дура была, признаю.
— Хорошо, более-менее ясно. Поговорю сегодня-завтра с твоим Геллом. Скажи мне вот что, он так же хочет провести этот референдум? А что, если не выиграет, и народ проголосует за республику?