Она начала забывать.
Не все – лишь те воспоминания, что принадлежали не ей.
Остальное она помнила.
Может быть, это последний мамин подарок.
Возможность помнить.
Ава сбросила с себя покореженный обгоревший лист металла. Нижняя часть обшивки совершенно расплавилась.
– Все закончилось, – сказала Ава и села, возвращаясь в мир белой пыли и серого пепла. – Понимаешь, похоже, все на самом деле закончилось. Я чувствую.
Она опустила ладонь на теплую щеку Алекса.
– Ну же, Алекс. Давай выбираться отсюда. Нужно, чтобы тебя подлатали.
– Раскомандовалась, – пробормотал он.
Принять душ.
Вот чего я сейчас хочу.
Закутаться с головой в чистые простыни и пролежать так тысячу лет.
И чтобы Алексей Романофф оставался рядом со мной еще на тысячу лет.
Она посмотрела на Алекса. Его лицо было бледным, но глаза двигались под закрытыми веками.
– Идти сможешь?
Ава взяла его за руку и сжала.
– Ради тебя? Все, что угодно. – Его губы едва шевелились, произнося эти слова. – Всегда.
Последнее слово он произнес шепотом, а затем медленно, устало сжал Авину руку в ответ.
Один раз – и затем второй.
– Держись, – сказала Ава. – Потерпи еще пару минут.
Он потерял много крови.
Благодаря Алексу Ава была все еще жива – и ее мозг снова принадлежал лишь ей одной.
Если бы он не спровоцировал снайперов Сомодорова, смогла бы Ава отключить О.П.У.С.?
А если бы мама не согласилась работать в «Люкс- порте», если бы она не вела этот проект, если бы папа не стал работать в стамбульской лаборатории – выбрал бы тогда Иван Аву в качестве подопытной?
А если бы не выбрал, встретила бы Ава Наташу Романофф?
А если бы она не познакомилась с Наташей Романофф, разве она нашла бы Алекса?
Аве даже думать об этом не хотелось.
Она услышала вдалеке, за обломками, Наташин голос:
– Нужно убираться. Здесь повсюду полиция – настоящая полиция.
– Сюда, – позвала ее Ава.
Но, по мере того как дым рассеивался, а глаза обжигало огнем, к Аве приходило понимание, что еще не все закончено.
Ей осталось сделать еще кое-что.
Что-то, чего она никогда раньше не делала.
Она перевернулась на бок, несмотря на порезы и кровь, не обращая внимания на острые обломки, в которых лежала, будто в постели из камней и битого стекла.
– Я люблю тебя, как бы тебя ни звали. Алекс Мэнор _или Алексей Романофф. Ты меня слышишь? Я люблю тебя. Я хочу играть в парке с твоей собакой, познакомиться с твоим дурацким котом. Хочу фехтовать в паре с тобой, танцевать с тобой и есть мороженое вместе.
Она улыбнулась.
– И я хочу поцеловать тебя, поцеловать по-настоящему, так, чтобы забыть, где кончаются твои губы и начинаются мои. – Она уткнулась носом в рубашку Алексея и втянула воздух. – Что думаешь?
Раздался скрежет – это Наташа отодвинула в сторону перевернутый лабораторный стол, преграждавший ей путь.
– Алекс?
Ава прижалась к нему и прислонила ухо к груди, чтобы услышать глухое биение сильного сердца, как прошлой ночью, когда они с Алексом спали в одесской гостинице «Дача».
Она подождала.
И ничего не услышала.
Прислушалась снова.
– Алексей?
Нахмурившись, она приподнялась над ним.
Потрогала его залитую кровью щеку.
Щека была холодной.
Затем закричала Наташа, но что-то было не так, ведь Ава не слышала вообще ничего.
Весь мир погрузился в тишину, словно Аве проткнули барабанные перепонки, и кровь текла из них, а не из ран Алекса.
Все замерло. Никакого движения. Ава не знала, продолжает ли гореть вода, а пепел – падать на пол.
Это было неважно.
Теперь уже все было неважно.
Все.
Она перевернула его на спину.
Вдыхала воздух в его сине-багровый рот.
Целовала холодные губы.
Трогала его спокойное лицо.
Где-то далеко сестра Алекса давила кулаками ему ребра.
Вверх-вниз.
Вдох-выдох.
Дыши, черт бы тебя побрал
Дыши
Он холодный, как мрамор, – думала Ава.
Уже холодный
Как мои родители
Как Иван
Как снег, который накрывал лицо Алексея в его кошмарах
Люди не должны быть холодными, как мрамор
Люди должны быть теплыми
Они должны жить
Они должны прикасаться
Они должны шептать
Они должны смеяться и любить плакать и ждать
И ждать
Ждать
Алексей Романофф
Ты должен подождать
Подожди меня