РОМАНОФФ: Это так… по-американски.
МО: Я жду.
ГЛАВА 5: АВА
Когда Ава Орлова открывала глаза по утрам, в ее голове неизменно звучало «Лебединое озеро». Ее мама напевала мотивы Чайковского, укачивая совсем еще маленькую Аву (а позже укладывая уже подросшую девочку спать).
Это все, что теперь оставалось у Авы в память о матери. Она не помнила, что случилось с ее родителями. Единственное, что она знала, – это то, что их больше не было, и к тому времени, как ей пришлось покинуть Одессу несколько лет назад, у нее не осталось ни единой причины оставаться на родине.
Ава чувствовала жесткий пол под тонким, комковатым матрасом, набитым явно не лебяжьим пухом. От пола веяло холодом, поэтому она натянула свой спальный мешок (тот самый, который стащила из убежища для бездомных в Оберне) до самых плеч и поежилась. Не считая тощей кошечки с впалым животом, которую она назвала Сашей, Ава была совсем одна в своей неприметной комнате.
И, возможно, во всем мире.
Единственная лампочка свисала с потолка ее спальни – если, конечно, это можно было назвать спальней. Маленькие окна под самым потолком в первую очередь давали понять, что ее импровизированная комната находилась в подвале. Вторым намеком были лужи на бетонном полу, старые газеты, сложенные стопками вдоль стен, и мешки старых бутылок и жестяных банок.
Помещение походило на тюремную камеру, но Ава не была пленницей. С технической точки зрения, она была свободна и находилась не под замком. Теперь уже нет. Когда люди из ЩИТа впервые доставили ее в эту страну, в первую очередь ее отвезли в три места: на игру в бейсбол (чтобы проникнуться духом Америки), в гипермаркет (чтобы купить самую незамысловатую американскую одежду) и в «7Б» (снятый с вооружения американский военный бункер, который как раз напоминал тюрьму). У той конспиративной квартиры не было названия, поэтому Ава называла ее «7Б» – такой номер значился на железной двери Авиной спальни. В течение пяти лет единственными ее товарищами были постоянно сменяющиеся наставники и охранники, старый телевизор, зависший на канале «C-SPAN», да бесконечные запасы готовых обедов для микроволновки.
С этим покончено.
Уже три года Ава жила самостоятельно и никогда не оглядывалась назад. После своего четырнадцатого дня рождения, когда она ускользнула от своего куратора и сбежала из «7Б», прихватив с собой столько краденого, сколько уместилось в ее старом вещмешке. Ава думала об этом не как о воровстве, а как о выживании. Кроме того, она на протяжении нескольких лет таскала мелочь из карманов охранников, и ей удалось накопить достаточно, чтобы купить билет в один конец до Нью-Йорка, где она перебиралась из одного убежища в другое, пока не нашла место, куда могла приходить и уходить, когда ей вздумается. Преимущество жизни в продуваемом со всех сторон подвале «ХМЖА» было в том, что никто не обращал внимания, когда она уходила, и никого не волновало, вернется ли она обратно. Свобода и независимость – привилегии бродяги.
Аве уже стукнуло семнадцать, и она была почти такой же тощей, как кошка Саша, которая уже жила в этом подвале, когда Ава обнаружила его. Волосы Авы были по-прежнему цвета корицы, как в детстве, когда она еще жила в Одессе, но теперь ледяной душ в общественной раздевалке диктовал свои условия, и у нее не оставалось времени на роскошь вроде кондиционера для волос. Или расчески. Теперь ее рыжие кудри жили своей жизнью и кое-где спутывались в узлы. Ава все бы отдала за горячую ванну: с момента ухода из-под опеки ЩИТа ей редко выпадал шанс помыться в горячей воде (откровенно говоря, такой шанс и раньше выпадал ей не слишком часто, ведь с горячей водой на Украине дела обстояли ненамного лучше, чем в Форт-Грине).
Саша мяукнула, и Ава перевернулась. Она вытащила из-под матраса старенькую записную книжку и достала из-под корешка обложки карандаш. Не отводя взгляда от страницы, Ава начала быстро рисовать; у нее появилась такая привычка: после пробуждения по возможности делать наброски каждого своего сна. Если, конечно, у нее была под боком кровать, бумага и кусочек угля или карандаш. А такое случалось не всегда.
Саша укусила угол листка, и Ава, не глядя, отодвинула кошку. Набросок парня, которого Ава увидела, едва закрыв глаза, был уже почти закончен. Это был тот же парень, что и всегда: темноглазый, с татуировкой на руке. Парень с тату. Так Ава называла его, по крайней мере, при кошке Саше, а иногда и в разговорах с Оксаной. Но она никогда не показывала Оксане свои наброски, хотя та была единственной подругой, которую Ава нашла в этой стране. Она не знала, чем можно объяснить эти постоянные сны об одном и том же человеке – человеке, который отчего-то казался ей знакомым, – но, как бы то ни было, Оксана все равно осталась жить в убежище в Оберне, когда Ава ушла, так что теперь она вряд ли увидела бы, как Ава рисует по утрам.