Очень по-родственному воровать у сестры. Хуже только в моих фирменных флаконах продавать приворот, способный превратить человека в жабу. И что не так с нашим семейством? Α ведь благородная фамилия, хорошее воспитание…
Высокая фигура рыжеволосой ведьмы затягивала зеленоватая сетка заклятья. Прикоснувшись, я разорвала тонкое, невидимое глазу обычного человека плетение и, скрестив руки на груди, наблюдала, как Брит приходит в себя.
- Эльза! – резко оглянулась она на мое сдержанное покашливание, а ящик cам собой с грохотом втянулся в кассу. - А я проверяю, не стащили ли воры монеты.
- И много не стащили?
- Так не успела выяснить, проклятьем шарахнуло… - без намека на неловкость пожаловалась она и, стараясь перевести разговор, полезла под корсаж за сложенным вчетверо листочком. – А вот и зелье!
Проверив написанную идеально ровным почерком (сразу видно, что писало заговоренное перо) рецептуру, я усомнилась в простоте:
- Ты уверена?
- Списала из гримуара бабки Примроуз,так что результат сто процентный, ее зелья всегда работали.
- Ты залезла в бабкин гримуар? - восхитилась я, помня, что старая ведьма всегда прятала ведьмовскую книгу в личных покоях с охранниками на дверях и с камином, опечатанным проклятьем. – Как?
- Отвлекла ее внимание пожаром на кухне. Идем варить? – Она присмотрелась к жабе у меня в руках и вдруг плотоядно облизнулась. - Говорят, что рагу из жабы удивительно наваристое и считается деликатесом во Фракии.
- Не знаю, - буркнула я, покрепче прижимая Дороти к груди. - Никогда не бывала во Фракии.
- Может, ну его зелье? – Брит предлагала столь серьезно, что было непoнятно, подшучивает или действительно хочет оскоромиться мясистой ножкой заколдованной девушки.
Неужели приближалась ночь Кровавой луны, а я не заметила за нервотрепкой с Брентами? В этот праздник у всех ведьм начинал подтекать чердак, и проявлялись странные причуды. Кого–то тянуло голыми на метле полетать (ворoны недоделанные), кого–то светлого зелья вкусить, а потом еще неделю болеть несварением. Кузиңа, вон, вдруг на жабу принялась облизываться.
- Только через твой труп! – ткнула я в нее пальцем и направилась в кухню, попутно перепрыгнув через зеленоватую кляксу с проклятьем колченогости.
В кухне царила парилка. Воздух был душным, горячим,и разогретый очаг с шумящим магическим котелком нa огне никак не способствовал прохладе. Πока Дороти поглядывала из вазона на мух, мы с кузиной варили снадобье.
- Рыбьи глаза четыре штуки, - прочитала я по бумажке, потянулась за банкой и обнаружила, что Брит уже отсыпает желеобразную зловонную субстанцию в котел прямо из горла.
- Четыре! – рявкнула я.
- Хуже не будет. Знаешь, как говаривала моя матушка? Кашу жабе рыбьими глазами не испортишь. – Она принялась мешать в котелке деревянной ложкой.
Но оказалось, что хуже могло быть, хотя беды ничего не предвещало. Едва зелье закипело, а ядовито-алый дым, невыносимо вонявший ненавистным рыбьим жиром (по–соседски рассчитывала , что аптекарю с женой-кулинаркой тоже аппетит отбило на неделю), повалил, как жернова вулкана, варево начало стремительно чернеть . Не успели мы опомниться, а субстанция загустела, приобретя консистенцию тягучей смолы.
- Снимай! – взвизгнула сестрица. - Снимай!
Чугунная посудина со звоном брякнула на деревянную подставку. Не веря в провал предприятия, мы с Бри таращились внутрь котелка. На наших глазах смола стремительно окаменела и даже треснула, как засохшая земля.
- Говоришь, кашу не испортишь? - проворчала я, хмуро глянув на Брит. - Πоэтому у твоих хлыщей то хвост из штанов вылезет,то копыта появятся.
- У тебя ведь еще есть котелки? – пальчиком она постучала по черной застывшей корке.
Через четыре котелка и три кастрюли за окном загустела ночная темнота, аптекарь с семьей, судя по звукам, доносившимся из открытого кухонного окна, сбежал на другой конец города, а я превратились в черную ведьму, которой оказалось не в чем варить не только зелья, но и даже супы. Совершенно выбившиеся из сил мы смотрели на чистый ковшик с медной ручкой, стоявший на столе между нами. Было очевидно, что мы ошиблись в рецептуре. Семь раз подряд.
- Рыбьи глаза закончились? – уточнила кузина, помотав четыре жалкие штуки по дну банки.
- Угу.
- Значит, последняя попытка.
- Она и так последняя, посуды тоже не осталось, – со вздохом намекнула я на шеренгу испорченной хозяйственной утвари, жавшейся на полу по стенке.
За последние часы мы отработали движения до машинальности, а потом из медного ковшика снова повалил кроваво-красный дым, а зелье принялось густеть .