С. Коринна Бий
Черная земляника
Рассказы
ИЗ СБОРНИКА «ЧЕРНАЯ ЗЕМЛЯНИКА»
Черная земляника
— Посмотрите на эту землянику, Пьер! До чего ж они красивы, эти осенние ягоды! Мне хочется их попробовать.
Сперва мы с Габриелем притворились, будто не слышим, и продолжали идти. Она шагала впереди, чуть медленней нас. Я шел за ней следом, почти вплотную, смотрел на ее шею, на прелестную продолговатую ложбинку, уходившую под волосы, и спрашивал себя, чувствует ли она мое дыхание.
— Как же мне хочется попробовать эти ягодки, особенно вон ту, поглядите!
На этот раз мы поглядели. Земляничный кустик, на который указала молодая женщина, рос у самого края обрыва, но ягода — темно-красная, почти багровая — рдела так ярко, что выглядела и в самом деле очень соблазнительно. Вся листва вокруг нас была странного карминно-розового цвета; такой бывает жидкая кровь, хотя это наблюдается довольно редко, и такая краска сейчас залила щеки Жанны. Именно здесь, на выступе под этим обрывом, нашли тело Анатаза. Жанна склонилась над пропастью. Знала ли она об этом? С каким-то необъяснимым упрямством она заглянула в пустоту и знаком велела нам остановиться. Нас обоих пронзило чувство глубокой обиды, униженности от того, что эта женщина обращается с нами, как со своей свитой — нет, как со слугами… Повинуясь ее властному жесту, мы остановились и опустили наземь свою ношу, но наши руки, все еще хранившие ритм ходьбы, продолжали легонько покачиваться. Мы инстинктивно протянули их вперед, стараясь коснуться ее талии. Что пробудили в нас эти скудные остатки нежности? Не знаю. А она нагибалась все ниже и ниже. Достаточно было одного движения — даже не толчка, а именно простого движения руки, — чтобы она рухнула в пропасть. Габриель не смотрел на меня, но я и без того чувствовал, что он думает о том же.
— Да они давным-давно высохли от холода, — буркнул он.
— Нет-нет, уверяю вас, она чудесная, эта земляничка, я ведь вижу! Какое чудо, правда, Пьер? Ее защитила скала, нагретая солнцем, или, может, здесь дул какой-нибудь теплый ветерок…
Мы стояли не шевелясь.
— Вы боитесь? — спросила она.
Да при чем тут страх?! Что нам стоило шагнуть туда, вперед — пара пустяков. Хотя… честно говоря, было жутковато.
— Значит, придется мне самой до нее добираться?
Она взглянула на меня, и в ее глазах, как мне почудилось, промелькнула ироническая усмешка. Потом она опять нагнулась и протянула руку к ягоде. И снова мы с Габриелем почувствовали сильное искушение толкнуть ее. Дыхание пропасти дурманило нас… Внезапно из-под наших ног, с пожухшей травы, выпрыгнули, распустив свои красно-голубые крылышки, два серых кузнечика.
— Возьмите да сорвите сами!
Не могу понять, как у меня вырвалась эта грубость. Габриель невольно ухмыльнулся. Уж не это ли придало нам храбрости? Не это ли развязало руки? В немом безжалостном порыве мы столкнули ее вниз.
Четыре месяца назад, после моей болезни, врач приказал мне прервать занятия правоведением: «Молодой человек, сейчас вы спасены, но дабы окончательно разделаться с туберкулезом, вам необходимо подышать горным воздухом. Полнейшее спокойствие, никакого переутомления, и вы к нам вернетесь крепким и здоровым, как никогда». Мог ли он предвидеть, наш простодушный, наш святой доктор, на какое невероятное приключение обрекает меня, притом с самыми благими намерениями?!
В июле я приехал в эту Богом забытую деревню. И очень скоро влюбился в женщину — горожанку, вышедшую замуж за местного егеря, в общем-то, красивого мужчину, но очень уж нелюдимого и, казалось, мало обращавшего внимание на свою супругу. Жанне явно нравились мои страстные взгляды, да и рассуждения мои она слушала с интересом. Я не смел надеяться на большее, хотя временами ее обуревала какая-то странная раздражительность, и тогда ее лицо на миг принимало похотливое выражение. Не скажу, что это отвращало меня от нее. Мне возразят: да ты, верно, и сам не вполне нормален, коли тебя соблазняют такие вещи. Отвечу: рыбак рыбака видит издалека; а еще говорят, что противоположности сходятся. Ох, я чувствую, что мои максимы приведут вас в ярость.
Каждый день я бродил по бескрайним альпийским лугам. Эти ступенчатые террасы, где копыта деревенских стад выбивали параллельные колеи, на заре окутывало марево, начинавшее светиться с восходом солнца. Но это мерцал не сам туман, а венчики анемонов, чье узорчатое кружево, окропленное капельками росы, расстилалось там, наверху.
Сначала я шел через сосновый лес. Дорога была крутая и скользкая, с выступающими узловатыми корнями, и я спотыкался, а бывало, и падал, тешась в одиночестве собственной жалкой неуклюжестью. Я шел и думал об этой женщине. Но была ли это женщина? Нет, скорее, дитя или… да, еще она походила на лесную ягоду… Потом дорога кончалась, дальше я брел наугад, и под моими подошвами с треском лопались зернышки дикого тмина: они пропитывали землю своим ароматом, как пропитан им ржаной деревенский хлеб. На этой опаленной зноем желтой каменной громаде с багровыми вкраплениями изредка встречались полоски сочной зеленой травы — видно, туда смог добраться какой-нибудь горный ручеек, — и как же весело смотрелась посреди иссушенных скал эта свежая изумрудная поросль!