Тварь
— Поймали, тварь поймали! Теперь от нас не уйдет!
Я спала. Я не хотела просыпаться. Я изо всех сил боролась с пробуждением, которое мне навязывали извне, силой, но все-таки не удержалась в дреме и очутилась на земле, где, как я понимала, и было мое настоящее место.
Я озябла. Все окружающие уже выбежали, второпях стянув с меня одеяло. Но меня их треволнения не интересовали. Я услышала, как мать крикнула на улице:
— На сей раз она попалась!
И добавила чуть тише: «Зверюга поганая!» Мать явно была довольна.
Голоса перекликались по всей деревне; нынче утром они были куда более реальными, чем все остальное.
Те, кто еще ничего не знал, спрашивали:
— Что стряслось-то?
— Тварь изловили!
— Ух ты!.. Ну наконец-то!.. На сей раз…
Другие объясняли:
— Она наведалась к кюре. А там сторожили четверо… Она было собралась удрать через кладбище. Но они ее окружили… А через стену ей не перескочить.
— Ну, молодцы, вот и славно!
— А где ж она?
— Да там же!
Кто-то выругался, как припечатал:
— Вот сволочь!
И наступила тишина.
Я соскочила на пол и натянула две свои юбки, вернее, два старых платьишка, служивших юбками: когда они изнашивались вконец, их поддевали вниз, для тепла (не бросать же добро!); потом я вышла, забыв надеть «верхнее» платье. Мне было шесть лет.
Во дворе ни живой души. Все повыскакивали на улицу и бежали в сторону церкви. Впервые я видела бегущих мужчин и женщин. При этом они немало теряли: одежда плохо держалась на них. Я подбирала упавшее. А сзади уже набегали другие люди. Я оказалась в толпе. Мне стало душно.
— Марсель! — крикнула я.
— Ишь ты, брата зовет! — сказала со смехом какая-то женщина.
Тогда я замолчала.
Люди наконец остановились. Я поняла, что они увидели «тварь».
— Тащите-ка ее в кузницу! — крикнул кто-то.
— Верно, в кузню ее!
И шествие возобновилось. Моя мать шла неподалеку от меня, скрестив руки на груди. Она обернулась со словами:
— Хватит, поубивала у нас вволю! Насосалась кровушки…
Радость заставила ее выпрямиться и сделала выше обычного. Она не смотрела на меня, она обращалась ко всем.
Толпа раздвинулась, и я смогла кое-что разглядеть. В дверях кузницы виднелись Мартен, мой брат Луи, Шарль и Бернар — та самая четверка, что усторожила тварь. Но саму ее я не видела. Кто-то из мужчин сказал:
— Надо же, такая кровопийца, а смотреть не на что!
Смотреть не на что… Вот уже много месяцев она донимала всю деревню. Хитрая, как дьявол. Никто не мог ее поймать. У нее в запасе были тысячи уловок. Сколько же кур, петухов и цыплят она передушила! Только у нас одних шесть штук. У тетушки Барб — семерых. А у нашего мэра — всех, за одну ночь. Мерзкая тварь! Наутро их находили на улице с перекушенным горлом. Она даже не съедала их.
Но до чего же она маленькая!
Теперь я ее хорошо видела. Шарль держал ее на руках. О, они ее надежно связали, теперь уж ей не сбежать.
— Она мертвая? — спросила я.
Кузница всегда пугала меня: сама черная, а посреди огонь. Черное и красное, и это красное казалось еще ярче на черном. Мужчины бросили тварь на наковальню и сунули щипцы в горн. И когда железо раскалилось, они начали медленно пытать ее…
Она кричала, как человек, тонкими, прерывистыми криками.
Вокруг смеялись:
— Заслужила, тварь поганая!
— Замучила нас, теперь пускай сама помается!
Она была вся обгорелая, обугленная, но еще живая. В воздухе пахло паленой шерстью, жареным мясом.
— Больше уж ей не разбойничать!
Я думаю, что смеялась вместе с остальными. Но вдруг меня шатнуло… Я не успела уцепиться ни за чью юбку и рухнула наземь, как подкошенная.
Когда я открыла глаза, никто больше не кричал. Люди шли по деревне, как обычно, притихнув, вновь углубившись в себя. Они уже всё забыли.
Вечером парни повесили тварь на ветку вяза у околицы.
— Чтоб другим неповадно было, — сказали они.
Пасхальные яйца
Когда наша свояченица Теода, загадывая нам загадки, спрашивала: «Что такое лес по колено?» — вспоминала ли она, как я, лес в Рабире, стоявший в глубокой лощине вокруг ржаных полей?
Именно туда она повела нас однажды на Пасху, после праздничной мессы. Мор, Сирил и еще один мальчик, заприметив, что мы уходим, кинулись следом; им удалось нас догнать. Мы шли по меловой дороге; наши матери и старейшины Терруа запрещали детям ходить туда, но в тот день нас никто не видел.