- Да где же был мой приказ? - спросил князь. - Показали ль тебе его?
- Показывали, ваше сиятельство! Приказ был от имени вашего и сестрицы вашей, Алевтины Михайловны, и подписан Яковом Лукичом.
- Злодеи! - прошептал огорченный князь.
- Меня отправили с партиею к границе, на Волынь.
- И ты не писал ко мне? - спросил Кемский с укоризненным взглядом.
- Не посмел, ваше сиятельство!
- И ты думал, что я мог быть виною твоего несчастия?
- Несчастие было для меня одно, ваше сиятельство, что я разлучен с вами да не видался с старухою матерью, а она, впрочем, слава богу, здорова и больна не бывала - это выдумали. В службе же царской быть что за несчастие? Только неразумный мужик может называть это бедою, да разве еще семьянину больно расставаться с родными. А мне что? Рад служить царю, как служил вашему сиятельству. Только вы... - Слезы прервали слова его.
Князь уверил Мишу, что никогда не думал отчуждать его от себя, и убедил его, что все это сделано коварным управителем: ему совестно было обвинять не Тряпицына. Миша ожил душою, видя, что добрый его барин на него не гневен, и просил князя взять его к себе на вести, на все время войны.
- Это очень легко сделать! - сказал один из адъютантов. - Стоит написать к полковому командиру.
Кемский отправился в отведенную ему палатку, волнуемый попеременно то радостными, то грустными чувствами. Душа Алевтины открылась пред ним во всей черноте своей. "И Наташа в ее руках!" - подумал он с трепетом.
В пять часов утра явился он у палатки главнокомандующего. Там был уже полдень, по шуму и движению. Вчерашние друзья окружили его с нежным участием. Вечерняя сцена с Мишею привела всех в умиление: молодые люди пленились кротостью, нежностью души Кемского. Они были еще в тех летах, когда подвиги благородства, великодушия, самоотвержения восхищают нас, когда не закралось еще в душу, не закаленную жестоким опытом, исключительное уважение к холодности, благоразумию и эгоисму. Тут же случился и Мишин полковник; он охотно согласился прикомандировать Силантьева (так окрестили Мишу в полку) к поручику князю Кемскому на время пребывания его в главной квартире.
- Пожалуйте к графу! - сказал Кемскому офицер, вышедший из палатки.
Кемский с невольным трепетом вступил в палатку. В ней расхаживал седой, низенький, сухощавый старичок в солдатской куртке. Увидев Кемского, он подошел к нему, взял из рук его бумаги, не говоря ни слова, распечатал и начал пробегать глазами. Кемский боялся, что граф, по обыкновению, станет шутить с ним, говорить вздор, расспрашивать о пустяках. Ничуть. Просмотрев бумаги, граф кликнул камердинера своего Прошку и, велев ему позвать сухощавого бригадира, обратил проницательные глаза свои на Кемского и сделал ему несколько вопросов о Петербурге, о Вене и вообще о делах того времени. Кемский, имевший время собраться с духом, отвечал твердо, решительно. Это понравилось графу. Он стал расспрашивать молодого человека о его родственниках, хотел знать, не служил ли кто-нибудь из его родных в армии.
- Зять мой, генерал-поручик Элимов, имел счастие служить под вашим начальством в Польше и положил там голову.
- Знаю, помню! - поспешно отвечал Суворов. - Он был храбрый человек, рассуждал не много, говорил не красно, а где надобно было постоять за матушку-государыню, там другого не спрашивай, царство ему небесное! (В это время вошел в палатку высокий, худощавый человек в гражданском мундире.) Возьми, мой дипломат, эти бумаги, поразбери их, а потом мы прочитаем их вместе. Вот родственник нашего храброго Элимова. Поди, любезный, отдохни с дороги! Бог с тобою! - С сими словами он перекрестил Кемского и поцеловал его.
Кемский вышел из палатки с радостным сердцем: ему удалось видеть русского героя, на которого обращены были взоры всего мира, видеть его с глазу на глаз, наедине, когда он не прикрывался плащом диогеновским. Весь тот день прошел для Кемского как быстрое сновидение: жизнь, движение, шум военного стана занимали его каждую минуту. Он ходил из полка в полк, отыскивал и находил корпусных товарищей и в беседе с ними услаждал душу.
Вечером стоял он в кругу офицеров неподалеку от палатки фельдмаршала. Когда забили зорю, граф вышел в сопровождении русских, австрийских и пленных французских генералов. Завидев Кемского, он подошел к нему скорыми шагами и спросил насмешливо:
- Сколько у вас в Петербурге тетушек, храбрый князь?
- Ни одной, - отвечал князь, принимая это за шутку.
- Быть не может, - вскричал фельдмаршал, - у вас их тьма тьмущая! А если нет тетушек, так есть бабушки, двоюродные сестрицы, братцы камергеры. Хорошо тому жить, кому бабушка ворожит! Далеко ли ему до генеральства! (Кемский смутился.) А вот был адъютант у вашего зятя, не помню, как звали его... нихтбештимтзагер, унтеркунфтщик - тот и без бабушек успел улизнуть из армии. Храбрый офицер, миролюбивый офицер! - С сим словом он отвернулся, заговорил с одним из генералов и пошел далее.
Кемский был в неописанном волнении: такое приветствие, совершенно противное утреннему приему, изумило и испугало его. В это время подошел к нему секретарь, которого он видел поутру в палатке. Заметив замешательство Кемского и зная тому причину, он сказал ему с участием:
- Мне жаль, что вы ошиблись, князь! На что вам было такое множество рекомендательных писем? Чрез час после вашей явки граф получил ординарную почту и удивился множеству ваших заступников. Неужели его еще не знают? Он враг всякой протекции и назло делает противное тому, о чем его просят. Теперь вообразил он, что ваши покровители желают поберечь вас, надеются, что граф при первом случае отправит вас обратно в Петербург с реляциею о победе.
- Могу вас уверить честью, - отвечал Кемский с досадою, - что я вовсе не знал об этих рекомендациях и не понимаю, как это могло случиться. Меня послали в армию без моего ведома и почти против желания, когда я не успел даже проститься с женою... (Голос его задрожал.)
- Верю, охотно верю вам, - с чувством отвечал ему секретарь, убежденный тоном истины. - Но письма эти в моих руках, и так как в них нет секретов, то вы сами можете удостовериться. Между тем это дело надо поправить. Я попрошу князя Петра Ивановича Багратиона, чтоб он употребил вас в первом деле, и тогда фельдмаршал увидит, дорожите ли вы рекомендациями.