Вбитая с детства матерью мысль сидела в голове: никакого блуда, никаких случайных связей. «Мы с твоим отцом обожали друг друга, и у меня никого не было после него». Да, Мехмет не был монахом, и у него случались истории, но все еще жила надежда, что однажды он встретит женщину, после которой не захочет даже посмотреть на другую. Женщину, которую он однажды приведет знакомиться с матерью, и мать, может быть, может даже сможет порадоваться за него.
Фарах нависла над ним, изучая через его плечо сайт, который просила посмотреть, и Мехмет даже не услышал, не увидел – почувствовал на себе чей-то взгляд. Хазан стояла у двери, глядя на них, и она насмешливо скривила губы, указывая глазами на Фарах, будто бы случайно положившую руку ему на плечо. Мехмет дернул уголком рта, отказываясь смеяться вместе с ней – ему совершенно не было смешно, поведение Фарах все больше и больше вызывало в нем даже не раздражение – ярость. Она не посмела бы так вести себя с другим сотрудником фирмы, с настоящим сотрудником, но он, мальчик на побегушках у Синана Эгемена, был ее законной добычей.
– Мехмет, – попросила Хазан, – Синан закончил анализ коммерческого предложения, которое отдала ему в понедельник?
«Синан закончил». Это значило, «закончил ли ты?». Она это понимала, Фарах это понимала, Синан это понимал.
– Он работает над этим.
Хазан твердо посмотрела ему в глаза.
– Вот пусть он, – она выделила последнее слово, – и работает. Фарах, – почти сердито сказала она. – Нам пора.
Мехмет знал, куда им пора – на встречу с представителями кинокомпании с которой они собирались заключить контракт на косметику для нового сериала. Вечером, знал Мехмет, девушки шли с киношниками в клуб, и в другое время Синан пошел бы с ними, но Синан уже больше полугода не ходил в клубы, и сначала журналисты этому удивлялись, потом пытались найти причины, а потом просто-напросто забыли про него, и это Синана здорово обидело.
Синан влетел в кабинет, пыхтя от негодования.
– Где там это коммерческое предложение? – Сердито забубнил он, роясь в своем компьютере, и Мехмет нажал кнопку «Отправить».
– Только что переслал.
– Не получил пока… А нет, вот, вижу. Что, уже все готово?
– Почти, – сухо ответил Мехмет, и Синан хмыкнул.
– Ладно, закончу сам. Меня только что Хазан вздрючила. – Мехмет приподнял брови, глядя на него, и Синан закатил глаза. – Я, видите ли, слишком тебя эксплуатирую. Брат, я тебя эксплуатирую?
– Не без того, – признал Мехмет, улыбаясь. – Я мог бы зарабатывать деньги твоего отца просто заливаясь кофе в коридоре и пялясь на тебя во все глаза, как Эрдал.
– Брат, ты бы сдох от скуки, с твоим-то гигантским мозгом, так бы и усох там, считая плитку на полу. Сколько там ее, кстати, ты в прошлый раз говорил?
– Триста сорок две, – автоматически ответил Мехмет. – Сто восемнадцать белых, сто…
– Молчи, молчи, молчи, у меня крыша от этого едет, как у тебя еще не поехала?
Мехмет сжал зубы. Он знал, что в таких словах нет ничего особенного, что это даже не шутка, а простое, обычное для любого человека выражение, но для него любое упоминание сумасшествия было ударом по незаживающей ране.
Я не сойду с ума, мама. Я не сойду с ума.
– Так что, Хазан бы радоваться, ты занимаешь мозг и приносишь пользу ей и ее фирме, я отдыхаю, папаня тратит деньги и думает, что откупился от меня, все довольны и счастливы. Чем она недовольна?
Мехмет развел руки.
– Да она родилась недовольной, – хмыкнул он, но Синан покачал головой.
– Неправда. В детстве она была веселой девчонкой. Боевой была, конечно, могла меня уже тогда скрутить, но всегда готовой на прикол. Эх, брат, какие мы с ней выкидывали фокусы! А как нам за это влетало! А потом ее отправили в Америку, и оттуда она вернулась грымзой.
Мехмет сочувствовал его воспоминаниям, но сам он Хазан знал исключительно грымзой, а потому не мог сопереживать.
– Что-то папаша сегодня совсем с цепи сорвался, – удивился вдруг Синан, глядя в экран телефона. Звонки отца он обычно ставил на беззвучный режим без вибрации, чтобы легко их упускать, и судя по его помрачневшему лицу, сегодня за это ему могло достаться. – Он мне весь день названивал по ходу. Стой, – вдруг сказал он, переменившись в лице. – Ну конечно же. Десятое ноября.
– Да, сегодня десятое, – подтвердил Мехмет, удивленно глядя на него. – Что такое?
– Сегодня же великий день скорби по моему невинно похищенному брату. Твою мать, – выругался он. – Сегодня мне полагалось вместе с родителями предаваться горю по поводу его тридцатого дня рождения.
– Для твоих родителей, – тихо сказал Мехмет после долгой паузы, – все это очень непросто.
– Это непросто для нас всех, – сердито ответил Синан.
Да, и наверное, детям было тяжелее. Пока родители страдали о своей потере, дети не могли понять, за что расплачиваются они. Они ведь просто были детьми.
– Давай сходим куда-нибудь вечером, – предложил Синан. – Домой я не пойду до последнего.
– На тренировку? – Предложил Мехмет, и Синан фыркнул.
– Все еще надеешься воспитать из меня бойца?
– Уверен, что воспитаю, – твердо сказал Мехмет. – Давай, поработаем над твоей левой.
Когда они приехали в особняк Эгеменов, было уже поздно, но господин Хазым еще был на ногах, да еще как на ногах. Господин Хазым стоял у двери особняка, пылая от ярости, и Мехмет почувствовал робость, когда, наскоро кивнув, двинулся мимо него к своему припаркованному во дворе мотоциклу, который он оставлял каждый день по утрам, уезжая с Синаном на машине.
– Как ты мог? – Зашипел господин Эгемен, громко, звонко, словно встревоженная змея. – Как ты мог так поступить? Как вы могли так поступить? Неблагодарные, дрянные создания! Как вы могли пропустить такой день?
– А что такое, папа? – Нагло спросил Синан. – Никто не приехал плакаться по дражайшему Ягызу? Какая жалость.
– Какой же ты мерзавец, – почти просвистел, задыхаясь, господин Хазым. – Какие же вы мерзавцы. Ваша мать ждала вас весь день…
– О да, единственный день в году она нас ждет, чтобы промыть нам мозги о прекраснейшем Ягызе. Спасибо, ее речь я уже выучил наизусть, и про его маленькие ручки, и про его нежные волосики, и про прекрасные голубые глазки, все выучил как молитву. Решил, что в этот раз обойдусь.
Мехмет подошел к нему ближе, справедливо опасаясь взрыва. Господин Хазым, казалось, трясся от ярости.
– И видно, всех уже затрахала эта история, раз уж даже ваши с мамой друзья не явились на поминки нашего милого братика.
– Ягыз не мертв! – Вскрикнул его отец, содрогаясь всем телом. – Он не мертв!
– Если он жив, – прошипел Синан, сузив глаза, – Аллахом клянусь, я сам бы его убил!
Мехмет успел перехватить ладонь господина Хазыма у самого лица Синана. Синан закрыл глаза, очевидно готовый к удару, и господин Хазым ошеломленно уставился на Мехмета, не веря, что тот посмел остановить его.
– Я плачу тебе деньги, – прохрипел он, и Мехмет твердо взглянул ему в лицо.
– За то, чтобы его защищать, господин Хазым, – ответил он.
– Пошел вон, – процедил он сквозь зубы, и Мехмет посмотрел на Синана. Тот мрачно смотрел в лицо отца. – Что, щенок, уже без телохранителя и с отцом поговорить не можешь?
– Мехмет, иди домой, – твердо сказал Синан, не отрывая взгляда от отца. Мехмет заколебался, и Синан перевел на него взгляд. – Иди.
Мехмет кивнул и удалился, терзаемый мрачными предчувствиями, и эти предчувствия не обманули. Он уже почти заснул, когда раздался телефонный звонок, и он сжал зубы, когда увидел, кто звонит. Хазан.