Хазан фыркнула, глядя на него.
– Это что, все еще бойкот? Не хочешь есть приготовленную мною еду из принципа?
– Нет, – отрезал Мехмет, – из чувства самосохранения.
– А что такое? – Оскорбилась Хазан. – Думаешь, отравлю?
– Думаю, ты не умеешь готовить.
– Я не умею готовить? – Хазан прищурилась, и Мехмет скривил губы в усмешке.
– Сэндвичи едой не считаются.
– Я люблю сэндвичи, – с вызовом ответила Хазан, но Мехмет только серьезно кивнул.
– Я приготовлю, не волнуйся.
Хазан послушно отступила – не больно-то ей и хотелось готовить, но заглянув в спальню друга и глядя на его бледное лицо, она вдруг подумала, что именно так Мехмет Йылдыз полностью захватил жизнь Синана Эгемена. «Не волнуйся, я сделаю это, не волнуйся, я сделаю то, не волнуйся, я обо всем подумаю, не волнуйся, я все решил». Именно это он постоянно говорил. «Не волнуйся, я позабочусь».
Хазан сама поддалась этому, разве нет? Ночью она велела ему остаться, чтобы заботиться утром о Синане. О ее друге. О ее лучшем друге. Она буквально заставила остаться в ее квартире малознокомого мужика с манией контроля и явно протекающей кровлей, чтобы он вместо нее заботился утром о ее друге детства.
Да что же она за друг такой, подумала Хазан, глядя на лицо Синана.
«Не волнуйся, я все предусмотрю».
Хазан поджала губы. Ну уж нет.
Она волновалась, и еще как волновалась. Хазан отлично знала, что произошло вчера, понимала, какой именно день был в особняке Эгеменов, и знала, что Синан или честно позабыл об этом, или хотел забыть. Когда они обсуждали их с Фарах планы на вечер, он ни разу не упомянул о дне рождения Ягыза. Мама уже с утра написала Хазан, что никто из них не пришел – ни Гекхан, ни Селин. Сама мама заглянула всего на полчаса, да и то, потому что не хотела портить отношения.
Хазан подставила голову под прохладные струи душа и закрыла глаза, обдумывая происходящее. Когда Синан пришел в клуб, он смог выдавить из себя только, что Мехмет оставил его в особняке, и Синан пришел. Хазан сомневалась, что дело было только в этом, наверняка было что-то еще, и она приблизительно представляла, что именно. Дядя Хазым, наверняка он что-то сказал Синану, и ее друг не выдержал, не справился, не позвал на помощь, рухнул сразу, как подкошенный, не сумев удержаться. Потому что она ошибалась, ему не нужен был якорь, якорь его рано или поздно утопит, именно своей основательной тяжестью, подумала она, ему нужно было научиться держаться самому.
Мехмет накрывал на стол, и Хазан снова поморщилась. Быстро он расхозяйничался в чужой квартире. Она сладко улыбнулась ему, меняя чашки и переставляя тарелки, нет, в них не было ничего особенного, ей просто хотелось показать, что главная здесь все еще она. Он бесстрастно посмотрел на нее, словно прочитал ее намерения, и несколько секунд они прожигали друг друга взглядом.
– Вкусно пахнет, – наконец сказала она, не отводя от него взгляда, и он повернулся к плите.
– Сделал что мог. У тебя почти пустой холодильник.
– О, – она скорчила гримасу. – Предложишь проследить за этим? Наполнять мой холодильник. Я ведь с этим не справляюсь
Мехмет вопросительно посмотрел на нее, склонив голову набок, и Хазан фыркнула, присев за стол и не отводя от него глаз.
– Ты совсем не помогаешь Синану, знаешь?
Он приподнял брови, все еще ничего не отвечая.
– Еще вчера я, наверное, сказала бы, что ты замечательный, незаменимый друг Синана.
– Еще вчера? – Переспросил он, и Хазан кивнула.
– Еще вчера. А сегодня я говорю, что ты незаменимый, и ничего хорошего в этом нет!
– Я не понимаю, – ровным голосом сказал он, ставя перед ней чашку кофе, и Хазан заскрипела зубами, понимая, что кофе он сварил именно так, как ей нравится. То есть этот ублюдок за ней следил.
– То, что ты вчера оставил его без присмотра всего на один вечер, и этого было достаточно, чтобы он сорвался.
– Кажется кто-то вчера предъявлял мне претензии за то, что я оставил его без присмотра, – сказал Мехмет, серьезно глядя ей в лицо, и Хазан кивнула.
– Было. Но я после этого много думала.
– Вот как.
– Вот так. Я не говорю тебе, что ты поступаешь плохо, Мехмет. Не говорю, что ты желаешь ему зла или что-то в этом роде. Но… Ты не помогаешь ему.
– Что ты несешь? – О, знакомый вид, сине-зеленые глаза наливаются льдом, почти красиво.
– Я имею в виду, что вместо того, чтобы помочь ему подняться на ноги, ты ходишь вместо него.
Мехмет прищурился, скорчив недоуменную гримасу, и Хазан сделала глубокие вдох и выдох. «Внутренний покой» – сказала она. «Меня наполняет внутренний покой».
– Послушай меня, Мехмет, и прошу, не обижайся. То, что господин Хазым вместо того, чтобы самому разобраться со своим сыном, нанял ему одновременно няньку, надсмотрщика и старшего брата в одном лице, уже само по себе паршивое решение. Но проблема в том, что он начинает теперь зависеть от тебя. Ты работаешь вместо него. Ты думаешь вместо него. Ты контролируешь его жизнь.
– Это неправда, – холодно ответил Мехмет, и Хазан покачала головой.
– Помнишь, когда мы обсуждали поход в клуб с Фарах? Ты даже не дал ему самому отказаться, ты сказал «нет» еще до того, как я закончила свое предложение.
– Потому что я знал, что он не захочет пойти, – сквозь зубы ответил Мехмет. Хазан закатила глаза.
– Он спросил тебя «куда мы тогда пойдем», и ты ответил «я найду». Ты помогаешь ему, да, ты стал ему лучшим другом, чем я, наверное, была, но… Когда ты появился в его жизни, он, я не знаю, лежал ничком и не мог пошевелиться, и ты помог ему встать, но теперь… Я не знаю, как объяснить, ты не учишь его снова ходить, ты просто ходишь вместо него.
Мехмет рассмеялся.
– И что ты предлагаешь? Что ты предлагаешь? – Спросил он. – Как ты сама сказала, один вечер и… – Он ткнул пальцем в сторону второго этажа.
– Тебе следует пересмотреть границы, – ответила Хазан. – Для начала, пусть сам выполняет свою работу. А потом, ну знаешь, как говорят американцы, baby steps. Постепенно позволишь ему самому выбирать, как он проводит вечера. Верни ему самостоятельность. Не крутись рядом с ним двадцать четыре часа семь дней в неделю. Ты не обязан ежесекундно сидеть рядом с ним в офисе, найди другое место, пока он работает. Подработай где-нибудь. Ему нравится, что за него думают другие, но ты не сможешь водить его за ручку до могилы, и кто знает, кто подхватит его руку и куда поведет, когда ты исчезнешь из его жизни.
Мехмет холодно смотрел ей в глаза, и она не могла понять, что он думал, одно Хазан знала точно – он должен был понимать, что она права. Одно он должен был знать наверняка – он не навсегда появился в жизни Синана Эгемена, и никто не должен был к этому привыкать.
– Хазан! – Раздался сверху хриплый крик, и Хазан закатила глаза. По лестнице зазвучали неровные глухие шаги, и Синан едва не скатился, попадая прямо в руки своего долбаного ассистента.
– Брат! – Обрадовался Синан, обхватывая Мехмета, придерживавшего его за плечи. – Ты здесь! У меня башка раскалывается.
– Не волнуйся, я все устрою, – ответил Мехмет, усаживая его за стол, и Хазан с трудом удержалась от желания плеснуть ему в лицо кофе.
– Может быть, для начала, – зло сказала она, – ты пойдешь и примешь душ? От тебя несет потом, выпивкой и дешевыми духами.
– Хазан, сестренка, – заныл Синан, – ну не нуди, пожалуйста, голова болит как будто распиливают. Благослови тебя Аллах, брат, – простонал он, принимая в трясущиеся руки стакан с шипучим напитком, и Хазан обомлела, сообразив, что не рассказывала Мехмету, где в ее квартире аптечка, а значит этот маньяк рылся в ее вещах без спросу. Она сердито уставилась в затылок ненормального психа, который помогал Синану выпить лекарство, и ей как никогда хотелось запустить в этот затылок чашкой, ложкой или хотя бы куском хлеба. Когда он обернулся, Хазан уставилась ему прямо в лицо, сделала страшные глаза, развела руки, и как могла громче, одновременно беззвучно спросила его: «Какого, мать твою, черта, где, мать твою, самостоятельность, не смей, мать твою, его нянчить!», но он лишь закатил глаза и, не особо гримасничая, сумел просемафорить ей всем видом, чтобы она катилась к херам. Когда он подхватил Синана под плечи и потащил наверх, Хазан была уже уверена, что он делает это исключительно ей назло.