– Не слишком ли он много на себя берет? – Спросила она, направляясь к кабинету, который обычно занимала. – Ты ведь в курсе, что за объекты у индийцев? – Спросила она, и Мехмет кивнул, открывая перед ней дверь.
– Может нам действительно стоит вызвать Синана на помощь? – С сомнением спросил он, увидев, как по коридору пробежала взмыленная Шахика. – Кажется, тут и правда кризис на кризисе.
Но Хазан покачала головой.
– Им стоит побыть с Селин сегодня, так правда будет лучше. Я написала Фарах, чтобы не ждала, – она бросила на стол трубку телефона, подключая свой ноутбук к док-станции. – И она недовольна. Говорит, что до последнего ждала до нашего с Синаном возвращения, и теперь кое-что срочно нужно будет закончить до пятницы, – Дерин, кофе, пожалуйста, – позвала она в селектор. – Ночью придется поработать.
– Если хочешь, я помогу, – предложил Мехмет, и Хазан улыбнулась.
– Ты не обязан. Эгемен Косметикс тебе не платит…
– Эгемен Косметикс я помогу для души, – Мехмет нервно покрутил свои часы. – Сегодня я должен заехать к маме, я не видел ее со дня похорон госпожи Севинч… Поеду к ней, когда закончу с индийцами, потом мне нужно будет заехать домой, Севда сказала, что там какое-то дело с документами, надо заглянуть. Потом вернусь в офис и мы посмотрим, что там нужно подготовить до пятницы.
Хазан нервно рассмеялась.
– Тебя нам сам Аллах послал. Откуда ты только взялся в нашей жизни?
– От мамы с папой, – ответ прозвучал немного вопросительно, потому что Мехмет сам сомневался в нем. И правда, как он оказался в их жизни? Только благодаря глупой выходке Эдже и капризу господина Хазыма – и теперь Эгемены и Чамкыраны уже почти год занимают его жизнь. Мехмет опять нервно потеребил часы, но все же расстегнул их и положил в карман.
Часы были совсем старыми и дешевыми, и Кудрету не нравилось, когда Мехмет надевал их на встречу с партнерами, говорил, что это подрывает их репутацию. В ящике его стола лежали часы, которые на следующий день после этого неприятного разговора прислал господин Хазым, но Мехмет не мог заставить себя заменить эти часы. Он просто снимал их на время встреч, но потом надевал снова.
Это был подарок мамы, и он не мог с ним расстаться. Ее подарок на двадцатилетие, она столько копила на эти часы, так гордилась ими… Мехмет вошел в кабинет и осмотрелся, взгляд упал на календарь. День рождения тети Айбиге из кондитерской, вспомнил он, и почувствовал себя виноватым. Он пропустил столько праздников и дней рождения своих соседей и старых друзей, людей, которые всегда были рядом и помогали, ему, его маме, их семье.
Он вспомнил, как провел этот день год назад. С утра он зашел к тете Айбиге и преподнес ей цветы. Потом он отправился в клуб и провел четыре тренировки подряд. После обеда они с Эрдалом подбивали отчет для налоговой в их тесном кабинете, а вечером они встретили клиента из Бодрума и сопровождали его всю ночь в его забеге по клубам.
Мехмету так четко, даже четче обычного, вспомнился их общий с Эрдалом тесный темный кабинет, что на секунду ему показалось, что вся эта история с Эгеменами нереальна, она ему приснилась.
Там было его место, в том темном, тесном кабинете, там была его настоящая жизнь, а не в этом роскошном зале с окнами от пола до потолка, вычурной мебелью и кипельно-белыми креслами.
Мехмет дернул головой, выгоняя эти мысли. Он не занимает ничьего чужого места. Он отрабатывает и свой хлеб, и этот кабинет, и эти белые кресла.
Но он пропустил день рождения тети Айбиге, и обрезание маленького Ферата, и он не смог присутствовать на свадьбе брата Метина…
Мехмет достал из кармана часы и не колеблясь надел их на руку. Твердо, не позволяя себе даже мысли о том, чтобы передумать, собрал все, что было нужно для обычного посещения объектов с партнерами: папку, бейдж, планшет, сложил все это в сумку через плечо. Он поджал губы, глядя на планшет, вспоминая, как получил его.
«Учись производить впечатление, раз уж теперь тебе предстоит быть одним из лиц Эгеменов, мальчишка, – прозвучал в его голове голос Хазыма. – Раз уж невозможно сменить твою сержантскую сущность, то хотя бы производи внешний эффект».
Он сказал это, протягивая планшет в дорогом кожаном футляре с золотой подписью, тиснением «Эгеменлер» на внешней обложке.
Мехмет еще раз потеребил часы, но не стал их снимать.
***
– Привет, Синан, – сказал он в трубку, идя от такси к зданию больницы. – Видно, вы с Селин здорово веселитесь, что ты не отвечаешь на звонки. Просто хотел узнать, все ли в порядке.
– В полном, брат, – ответил Синан. – Селин веселится, тут уж не попишешь. Она полдня водила меня по магазинам. Помнишь, ты жаловался, что я шопоголик?
– О Аллах, – Мехмед содрогнулся, вспоминая те жуткие часы.
– Ну так вот, я любитель, оказывается. Селин, вот кто настоящий про. Гекхан святой человек, что переносит это с Селин каждый месяц. Я не ценил своего брата, а он святой человек. Выносит Селин, эту змею Джемиле и ее капризную Омрюм. Вечером собираемся с ними поужинать, кстати, и я у него заночую. Так что можешь быть совершенно свободен.
Мехмет улыбнулся.
– Я рад, что у вас все в порядке. Тебе давно стоило с ними помириться, я же говорил.
– Конечно, ты не мог обойтись без «я же говорил», – Мехмет мог буквально представить себе лицо Синана в этот момент, какую он скорчил при этом гримасу, и он рассмеялся, думая об этом.
– Ладно, давай, я иду к маме, – вздохнул он, и буквально услышал, как Синан напрягся.
– Удачи, – сказал он.
Мехмет улыбнулся медсестре у регистрации, и та радостно поприветствовала его, привыкшая к нему за последние годы.
– Госпожа Кериме по вам очень соскучилась, – с легким упреком сказала она, и Мехмет виновато потупил взгляд.
– Я ведь смогу сейчас ее увидеть?
– Конечно, вам позволены встречи в любое время, – она приняла из рук Мехмета пакет, в котором были подарки для мамы – новое платье, кофта, удобные туфельки…
Почему он не мог позволить себе такие подарки для мамы, когда она могла это оценить?
Он прошел в комнату для свиданий, внимательно глядя по сторонам. Это была недорогая клиника, для бедняков, многим удавалось здесь оставаться исключительно за счет благотворительности.
Несмотря на приличную зарплату от Эгеменов, Мехмет еще пока не мог перевести мать в клинику подороже, из тех, в которых мало пациентов, зеленые сады, много свежего воздуха… Да и хотел ли он? Мама была здесь уже больше пяти лет, все знали ее, она знала всех… Даже когда не узнавала, она чувствовала, что знает кого-то или нет. Когда к ней приходили совсем незнакомые люди, мама боялась и плакала, кричала и пыталась драться…
Мехмет как сейчас помнил тот день, когда он впервые после выздоровления навестил мать. Впервые пришел к ней в больницу, где ему сказали, что она вряд ли когда-нибудь выйдет оттуда.
Она не узнала его, но она не плакала и не пыталась его ударить. Где-то на дне ее больного разума оставалось понимание, что она его знает. Что он ее сын. Пусть даже первым делом она сказала, что ее сына убили в Сирии.