Ему снилось, что он, грязный и голодный, сидит в лодке, а Мехмет протягивает ему руку.
Одним словом, ему снился какой-то идиотский бред, и оттого спать теперь совсем не хотелось.
Хотелось пить. Но откуда тут может быть выпивка? Хотя, наверное, можно было найти способы.
Синан старался лежать неподвижно, потому что ворочания уже раньше вызвали раздражение у его соседей по камере, и он старался лишний раз не нарываться, как и советовал ему его новый друг Омер.
Он думал о том, что сказал отец.
Думал о том, что теперь делают Хазан и Мехмет.
Думал о Гекхане и Селин.
Думал об этой девушке, Элиф, знает ли она, что он сделал, и легче ли ей стало теперь.
А еще он думал о том, что делать дальше. Он уже знал, что сделает. Что уже давно готовился сделать.
***
Гекхан закурил. Он не курил со студенчества, но сегодня он не мог не закурить. Он подумал, что наверное сделал это из-за Синана и Мехмета, которые дымили, как паровозы, к раздражению всех вокруг них. Мехмет говорил, что начал курить в армии, Синан начал курить вместе с ним, теперь вот и Гекхан закурил, теперь собраться бы.
Гекхан отметил в голове, что надо будет не забыть ссыпать пепел из пепельницы в пакет и спрятать, потому что иначе Селин его убьет.
Бедная Селин, едва отошла от ареста Джемиле, как теперь и это. Она просила отвезти ее завтра на свидание к Синану, но Гекхан пока не был уверен, что так будет правильно.
Гекхан думал обо всем, что происходит.
О Джемиле.
О Синане.
О деле Мерта Кайе.
Об Омрюм.
Вспомнил, как Джемиле едва не оглушила его воплями в трубку, колотя кулаком по разделяющему их стеклу в комнате свиданий, когда узнала, что Омрюм забрали, и он не смог это остановить.
Он думал о своей собственной небольшой компании, в которой не появлялся уже давно. Перекинул все дела на заместителя и друга, совсем забыл обо всем, но что, что еще оставалось делать? Мало того, что в тюрьме ни за что, вернее, без доказательств, оказалась его любимая женщина, будущая жена, теперь и брат оказался за решеткой.
Надо было что-то решать и что-то предпринимать. И у него были на это планы.
***
Мехмет был прав, подумала Хазан. С этого места были прекрасно видны звезды.
Они выехали за город и ехали довольно долго, и для Хазан было очень непривычно ездить на мотоцикле – тогда, в семнадцать лет, она проехала от силы пару миль, а здесь они все мчались и мчались, и ветер пробирал ее холодом до костей, несмотря на неуместное для мотоцикла пальто, и скорость чувствовалась куда острее, чем в машине, и даже то, что она тесно прижималась грудью к широкой спине своего мужчины у нее не вызывало ни одной мысли, кроме «мы уже приехали или скоро умрем?».
Они остановились на небольшой полянке с одиноким деревом посередине, и теперь они сидели у дерева, глядя вверх и считая бесчисленные звезды.
– Что это за место? – Наконец спросила она после долгого молчания. Она стояла прижавшись к нему, после того, как он обхватил ее, увидев как она продрогла, и принялся растирать ее плечи и спину, полусидя на своем мотоцикле.
– Не знаю. Как-то случайно его нашел.
– Как можно случайно найти такое красивое место? – Хазан подняла голову, глядя в его лицо, и он улыбнулся.
– Просто бесцельно ездил и нашел.
– И часто ты так бесцельно ездил?
Он склонил голову набок, задумываясь.
– Намного чаще чем теперь. – Он усмехнулся. – Серьезно, я не думал, что богатые так много работают.
Хазан прыснула, заливаясь хихиканьем.
– А что ты думал делают богатые? Ходят с банкета на фуршет?
– Ну, если верить нашему кино, – Мехмет криво улыбнулся, и Хазан вздохнула.
– Моя мать ходит, – признала она. – И чтобы она могла так ходить, нам приходится работать без выходных.
Он вдруг нахмурился, глядя мимо нее, и Хазан подняла руку, касаясь его щеки.
– О чем задумался? – Спросила она, и он опять посмотрел ей в глаза.
– Я подумал… – Он сказал это, все так же хмурясь, словно его самого расстраивало то, что он говорил. – Я вот подумал, если бы я родился в богатой семье, и мы бы с тобой встретились еще в детстве…
– Мы были бы уже женаты, – закончила за него Хазан, и он удивленно посмотрел на нее.
– Или я бы считал тебя сестрой, как Синан.
– Брось. С Синаном мы знакомы с пеленок, и мы вместе копались в песке, и попытайся мы включить тебя в наши игры, ты бы послал нас и ушел со своими друзьями. Нет уж, я бы влюбилась в тебя когда мне было десять, и ты бы бегал от меня, пока я не загнала бы тебя в угол.
Мехмет рассмеялся, опуская голову ей на плечо, прижимаясь лицом к ее шее.
– И если бы я была из твоего квартала, было бы точно также. И не думай, Мехмет Йылдыз, иначе бы и не было, – твердо сказала Хазан, когда он протестующе замычал. – Я не стала бы страдать по тебе из кухни, дожидаясь, пока ты сам додумаешься, как Севда, я девушка решительная.
– При чем тут Севда? – Мехмет удивленно поднял голову, и Хазан недоверчиво фыркнула, корча гримаску.
– Не притворяйся.
– Я не притворяюсь? – В его голосе было столько искренности, что Хазан почти ему поверила.
– Врешь ты все. Не мог ты не заметить, что она в тебя влюблена по уши.
– Я многое могу, если сильно стараюсь, – он застенчиво улыбнулся, и она рассмеялась вместе с ним. – В любом случае, это все бессмысленно. Мы такие, какие есть, – сказал он, отпуская ее, и Хазан осторожно вышла из его объятий, присаживаясь на мотоцикл рядом с ним.
– Хазан, – он сказал это после долгого молчания. – Я хотел сказать тебе, насчет сегодняшнего.
– Это из-за того, что сказал дядя Хазым? О словах Синана? О том, что…
Мехмет быстро покачал головой, останавливая ее.
– Давай не будем об этом, хорошо? Я не хочу рассказывать об этом тебе, понимаешь? Не потому что я не верю тебе, или не доверяю тебе, или не верю в тебя. Я просто не хочу рассказывать это тебе. Не хочу вспоминать это при тебе, и вспоминать потом, как я это тебе рассказывал. Просто… Там было плохо. Очень плохо. И потом стало хуже, и ты сама это знаешь. – Хазан внимательно смотрела на него, а он смотрел прямо перед собой. – Я сказал тебе сегодня, я никогда не буду в порядке. Даже если станет лучше, и я перестану вспоминать, вы всегда будете знать, что я не в порядке. Я болен, Хазан, – он повернулся к ней лицом, говоря это ей наконец, открытым текстом, впервые признавая это перед ней. – Я говорил себе, что этого не случится, что этого не будет, и да, не случилось, я не болен так, как… Моя мать, но я болен, и это груз. Раньше это был только мой груз, и я справлялся, но теперь… Я взвалил это и на вас. На Синана. На тебя. Не спорь, не спорь, пожалуйста, – он провел пальцами по ее щеке и коснулся губ, прося ее помолчать. – Господин Хазым прав. Пока меня не было, вы жили мирно.
– О Аллах, да брось ты это. Его слова заслуживают только того, что ты и сделал – посмеяться над ними. Нам стало лучше с тобой, понимаешь, Мехмет? Мне стало лучше. Синану стало лучше.
– И он сидит в тюрьме… – Перебил ее Мехмет, и Хазан вскочила на ноги.
– Я тебя сейчас ударю! – Прорычала она. – В тюрьме, да, но в кои-то веки в согласии с самим собой и своей совестью. Нам стало лучше, – Хазан опять шагнула к нему, обхватывая его. – И тебе стало лучше, ведь так? – Он внимательно оглядел ее лицо, словно искал в нем что-то, и кивнул. – И этот твой груз… – Его лицо тут же словно захлопнулось, и Хазан крепче обняла его. – Никогда не говори о том, чтобы снова уйти, слышишь? Ты не можешь больше нести этот груз в одиночку. Не должен. Я тебе помогу. Мы тебе поможем. Потому что один ты долго его не пронесешь.
Он долго-долго смотрел ей в лицо и наконец кивнул, поднимая голову и снова глядя на звезды. Хазан проследила за его взглядом, тоже разглядывая тысячи далеких светил.
– Есть еще кое-что, – тихо сказал Мехмет. – Что случилось. Не только это. – Хазан затаила дыхание, слушая его. – Насчет моей матери. – Он сжал челюсти, и она увидела, как на его щеках играют желваки, и все его тело на миг напряглось. – Я расскажу тебе, когда-нибудь. Потом. Просто… Сейчас не время, хорошо? – Мехмет опять посмотрел на нее и поднял руку, убирая с ее лица выбившуюся прядь. – Поверь мне, я не говорю тебе, не потому что не верю или не доверяю, просто сейчас неподходящее для этого время, хорошо? Просто поверь мне.