– Господин Кудрет! – Мехмет угрожающе двинулся к дяде, и Хазан обеспокоилась, увидев его лицо. Было видно, что он держит себя в руках из последних сил, и Хазан опасалась, что дело могло дойти до драки. Она бросилась к Мехмету, обхватывая его лицо, поворачивая его голову к себе.
– Мехмет, милый, иди, хорошо? Иди, пожалуйста. Позволь мне поговорить с дядей, пожалуйста. – Она смотрела в его подернутые коркой льда глаза, умоляюще говоря ему едва не в губы. – Пожалуйста, дорогой, милый, иди, хорошо? Мы поговорим потом, обещаю, обещаю, позволь, я сама здесь разберусь, я прошу тебя!
– Позор тебе! – Взвыл дядя, глядя на это, и Мехмет дернулся, поворачивая к нему голову, но Хазан опять обхватила его, разворачивая к себе.
– Иди, пожалуйста, милый, иди, ради меня, я прошу! – Она с облегчением увидела, как оттаяли его глаза, и потянув его за руку, повела к двери. – Иди, пожалуйста, иди, я потом приду к тебе, пожалуйста. – У двери она остановилась, прижимаясь к нему и крепко целуя его в губы и еще раз обнимая его. – Иди, пожалуйста. Все будет хорошо.
С этими словами она развернулась к взбешенному дядюшке, гордо встречая его взгляд.
– Какое ты имеешь право? – Сказала она резко, когда услышала, как за ней открылась и прикрылась дверь. – Какое ты имеешь право указывать мне, с кем мне встречаться?
– Указывать? – Дядя ядовито ощерился. – Разве я указываю? Я просто говорю тебе, что ты дура, и что ты не можешь, не можешь с ним встречаться, ненормальная.
– Что? Что тебе в нем не нравится? И знаешь что, нет, мне плевать! Мне плевать, что тебе не нравится, потому что главное, что нравится мне. И мне он нравится, ясно? Мне нравится, и мне плевать, что думаешь ты, что думает мама, и на какие болевые точки ты ей там жал! Болевые точки, поверить не могу! – Хазан схватилась за голову. – То есть, ты просто так, без причины выдумал наш с Мехметом роман, чтобы расстроить мою маму? Что ты за человек такой, Кудрет? Что ты за человек?
– Мы сейчас не обо мне говорим, племянница, – Кудрет махнул рукой, прохаживаясь по кабинету, – совсем не обо мне, ясно? Плевать мне, что тебе нравится, а что нет! Не можешь ты быть с этим типом, просто не можешь! Нельзя!
– Почему? – Хазан всплеснула руками. – Почему? Что не так? Что тебе в нем не нравится, говори?
– Потому что он одна большая проблема, Хазан, ты что, сама этого не понимаешь? Не понимаешь? Он одна огромная бесконечная проблема, Хазан.
– Что ты несешь, дядя? Что ты несешь, и какая тебе разница, мать твою? – Хазан сжала кулаки, едва не топая ногами.
– Почему? Потому что я твой дядя, ты дочь моего брата, ты все, что от него осталось, и ты теперь собираешься связаться с этим… Хазан, – дядя вдруг заговорил тише, подходя к ней. – Ты не можешь с ним встречаться, ты не можешь с ним быть.
– Что именно? Что не так? – Хазан выдавила это сквозь зубы, едва сдерживаясь от желания ударить его.
– О, столько всего, дорогая. Тебе мало того, что ты сама знаешь? Начнем с того, что он больной на всю голову, ты забыла?
– Заткнись! – Хазан угрожающе ткнула в него пальцем. – Заткнись, слышишь?
– Что такое? Правда глаза колет? Ты действительно собираешься связаться с человеком, у которого официально свернута крыша? Ах да, ты уже связалась, дура, о Аллах, какая же ты дура!
– Тебя это не касается! Я отлично знаю, с чем я имею дело, дядя, – Хазан уткнула руки в боки, наступая на дядю. – В отличие от тебя, я видела его страдания сама, своими глазами, когда ты намеренно настраивал его на это, ты помнишь? Когда ты доводил его, бил его по больным точкам, я помогала ему, и теперь ты смеешь использовать это против него?
– Потому что он больной, племянница, понимаешь, больной! – Дядя стучал себя по голове, словно пытаясь ей объяснить. – Потому что это не пройдет, это навсегда, и может быть, потом будет только хуже, понимаешь? Ты связываешься с больным человеком, племянница, как ты этого не понимаешь? Как ты не понимаешь, какое ярмо ты на себя взваливаешь?
– Я люблю его! – Хазан выкрикнула это, сама не сознавая, что хочет это сказать, и ошеломленно замерла, не веря, что сказала это, и сказала это именно ему, этому человеку, а не тому, кому должна была сказать. – Я люблю его, – повторила она тише, уже более спокойно, словно принимая то, что сказала, подумала она, словно окончательно в этом уверяясь. – Я люблю его, и я готова разделить с ним любое ярмо.
– Дура, – дядя простонал это почти со страданием. – Дура! Ты что, не понимаешь, что никакая любовь не стоит испорченной жизни!
– Никто не будет портить мне жизнь, – твердо ответила Хазан. – Никто не испортит мне жизнь, если я этого не позволю. Если Джемиле сломала твою жизнь, то это только твоя вина, и ничья больше, ясно?
Кудрет качал головой, глядя на нее с раздражением.
– Ах вот оно как? Вот оно как? Хорошо. Хорошо. Но только тогда имей в виду, что это еще не все. Это еще не все! Этот парень – одна большая проблема, и его сдвиг по фазе только одна из них. У меня есть еще один вопрос. Он рассказал тебе, что он ото всех скрывает, а?
– О чем ты? – Хазан нахмурилась, нервно глядя на него.
– Он рассказал тебе, кто он на самом деле?
========== Часть 28 ==========
Гекхан сидел, сжимая и разжимая кулаки, сжимая зубы, его трясло от страха и беспокойства. Суд длился второй день, и по существу казался формальностью, никто не задавал лишних вопросов, свидетели, полицейские, медицинские эксперты вызывались и отпускались быстро, адвокат и прокурор почти не тратили времени на перекрестный допрос, казалось, что все идет по плану, но Гекхан все же боялся.
Он сидел в левой части скамьи на рядах для зрителей, слева от него, самой крайней, сидела Джемиле, а справа – нервно кусающая ногти Селин, рядом с которой расположилась Хазан. Здесь были друзья Синана, краем глаза Гекхан видел Кудрета где-то на задних рядах, рядом с отцом сидела Фазилет с младшей дочерью.
Мехмет сидел у самого прохода, рядом со стойкой в центре зала, за которой теперь стоял Синан. Гекхан посмотрел на девушку, которая сидела с другой стороны зала, тоже рядом со стойкой – госпожа Элиф, сестра погибшей девушки. Она давала показания вчера, рассказав, как Синан пришел к ней и рассказал ей все без утайки, что он не говорил ей, что собирается сдаться властям, что она не имеет претензий и не испытывает недобрых чувств.
Гекхану было безумно жаль ее, его сердце разрывалось, когда он слышал ее мертвый механический голос, видел ее потухшие глаза, и думал, как бы он отнесся, если бы узнал, что погибли Синан или Селин, что бы он тогда ощущал, как он смог бы жить дальше?
Прокурор бухтел какие-то юридические нелепости, через каждое слово повторяя «согласно», «учитывая», «принимая во внимание», под нос бормотал какие-то номера и цифры, и Гекхан прикрыл глаза, молясь про себя, не пытаясь вникнуть в происходящее, а просто надеясь на лучшее.
Наконец прокурор закончил, произнеся долгожданные слова, которые оттягивал бесполезной риторикой – какое он требует наказание для Синана.
– … лишение свободы со сроком заключения один год.
Гекхан выдохнул, прижимая ладони к глазам, и он почувствовал, как Джемиле сжала его за плечо, услышал тихий писк Селин с другой стороны. Он опять опустил руки, открывая глаза, и увидел Синана, который также стоял за стойкой, не шевелясь, просто внимательно глядя на судью в центре судейского стола. Судья сурово смотрел на него с возвышения, суровый и пафосный в своей мантии, само воплощение закона и неизбежности кары. Судья, высокий седой лысеющий мужчина пристально посмотрел на прокурора и перевел взгляд на Синана.
– Суд постановил арестовать обвиняемого, удовлетворив требование обвинения по обвинению в убийстве, причиненном по неосторожности со сроком заключения в один год, с возможностью досрочного освобождения.