А как же прокурор?
Голос в ее голове был очень похож на дядюшкин.
Ты не знаешь его на самом деле. Ты иногда сама не понимаешь, что творится в его голове.
«Он ненавидел меня, когда мы только встретились. Он скрывает многое, но чувства свои скрыть не может. Они всегда у него на лице, в его глазах».
Мехмет не ненавидит Хазан. Он обижен, он зол, он расстроен, но он ее не ненавидит.
Хазан помнила, как он смотрел на нее раньше.
Хазан остановилась у обочины, понимая, что слишком отвлеклась на свои мысли.
Пойди к нему. Поговори с ним. Расскажи все. Спроси у него.
Этот голос почему-то был похож на голос Синана, хотя Синан никогда не был настолько рассудителен.
Если бы Синан узнал о подозрениях Кудрета, что бы сделал он?
В первый же вечер ломал бы двери Мехмета, требуя правду.
И его бы совсем не побеспокоило, что могло бы быть, если бы история Кудрета оказалась бы неправдой. Или бы была правдой, но он бы об этом не знал.
Потому что Хазан не верила, не верила, что он это знает, а если это правда, и он не знает, как… Как она скажет ему это? «Мой отец и отец Синана убили твоего отца».
Твой отец умер до твоего рождения, ни разу не поцеловал тебя, не взял тебя на руки, не говорил с тобой – потому что мой отец и отец Синана убили его.
Твоя мать убивалась на нескольких работах, чтобы прокормить тебя, и в итоге сошла с ума – потому что мой отец и отец Синана убили его.
Ты начал работать в тринадцать лет, не поступил в университет, как всегда мечтал, подписал контракт с армией и попал в этот ужас там, в Сирии, потому что мой отец и отец Синана убили его.
Потому что между нами кровь, кровь твоего отца на руках моего отца.
Это она ему скажет, если он не знает?
Потому что он не может знать, не может, он не мог бы так себя вести, если бы знал.
Или он просто так хорошо притворяется? Всегда притворялся? С первого же дня, когда она его встретила? Может быть даже с Эдже он познакомился специально, ведь так? Так?
Хазан начинало казаться, что она сходит с ума. В одну секунду она верила в эту дикую историю, в другую нет.
Но Мехмет ведь скрывает что-то, ведь так? Он сам это говорил. Что когда-нибудь расскажет ей, когда будет готов. Может ей все-таки постучать в его дверь и потребовать этой правды?
Что ей делать? Что делать?
Хазан было легче до этой встречи с ним сегодня. Они не оставались наедине, не говорили кроме как о работе, и ей было легче, но эта встреча, она словно всколыхнула все в ней и заставила смириться с очевидным.
Я люблю его. Я хочу быть с ним. Я хочу знать правду.
Я люблю его. Я хочу быть с ним. Я хочу знать правду.
Я люблю его. Я хочу быть с ним. Я хочу знать правду.
И она не могла знать правду, потому что она хочет быть с ним, потому что любит его.
Ей нужно выбрать что-то одно. Солгать себе и ему, сделать вид, что не слышала ничего от дяди.
И жить в надежде, что он не знает, или что он хорошо притворяется, просто лишь бы быть рядом с ним.
Или сказать ему правду и увидеть, как он в отвращении отшатывается от нее. Знал он правду или нет, если она расскажет ему все, он никогда к ней больше пальцем не притронется.
А если он не знал, он даже дышать одним воздухом с ней не захочет.
Хазан погружалась в пучины отчаяния. Она сидела в машине, глядя в пустоту, снова и снова перебирая в голове, перекручивая сводящие с ума мысли. Что делать? Что?
Раздался телефонный звонок, и Хазан вздрогнула от неожиданности, ей понадобилось время, чтобы отыскать в сумке телефон, и когда она увидела, кто звонит, ей расхотелось принимать звонок, но не было выбора.
– Где ты ходишь, несчастная! – Мать практически завопила в трубку, но шепотом, тихо, неслышно. – Ты заставляешь ждать пятнадцать человек!
– Мама, – Хазан простонала, едва сдерживаясь от желания разрыдаться. – Я не могу прийти, мама. Прости, принеси за меня извинения, пожалуйста, я просто не могу…
– Что значит «не можешь»? – Мать была явно возмущена. – Ничего не желаю слышать! Сейчас же, немедленно приезжай в фонд! Ты что, не в курсе, сколько сил я убила на этот проект? Мне пришлось унижаться перед Шухрие, перед этой змеей Шухрие, чтобы получить грант на этот проект, а ты теперь говоришь, что не можешь?
– Мама! – Хазан почти закричала, перебивая госпожу Фазилет. – Мама, я не могу, понимаешь, не могу! Я не приду, я не могу, мама, я думать сейчас не могу, я дышать не могу, мама!
Мама затихла, и через несколько секунд Хазан услышала ее встревоженный голос.
– Ты заболела, козочка моя? Ты в больнице?
– Я заболела, мама, – слезы наконец полились из глаз Хазан. – Я заболела. Я сошла с ума, мама. Я еще не в больнице, но скоро туда попаду, мама. В сумасшедший дом, мама. Я с ума схожу, мама.
Молчание на той стороне трубки продолжалось, и Хазан зарыдала в голос.
– Где ты? – Наконец сказала мама. – Где ты? Я сейчас же приеду.
– Не надо, мама! – Хазан не представляла, как посмотрит матери в лицо, как скажет ей, что все знает, знает все, что случилось в ту ночь тридцать лет назад, что она слышала, как мама рассказала это все, собственным голосом. – Не надо, ничего не делай!
– Это твой телохранитель, да? – Мать очевидно не слушала ее. – Это он, верно? Из-за него все?
– Мамочка, пожалуйста, просто дай мне сейчас побыть одной, хорошо? Пожалуйста, мама.
– Я ведь поверила тебе, когда ты сказала, что это выдумки Кудрета. Поверила! А теперь вот узнаю от Джемиле, что ты таки связалась с этим оборванцем, а теперь ты звонишь и рыдаешь посреди дня?
– Мама!
– Я предупреждала, предупреждала. Я говорила, выходи за Гекхана, я говорила тебе, найди мужчину нашего круга, но ты…
Хазан отключила звонок и закричала в голос, ударяя кулаками по рулю. Все ее тело сотрясали рыдания, и она не увидела, как рядом остановилась машина и к ней подошел встревоженный мужчина.
– Госпожа, с вами все в порядке? – Он постучал в стекло машины, и Хазан повернулась к нему, утирая заплаканное лицо. – Госпожа? Госпожа, отвезти вас в больницу?
– В сумасшедший дом, – ответила она, не подумав, и он отпрянул, удивленно глядя на нее. – Прошу прощения, – всхлипнула Хазан, доставая из сумки пачку бумажных носовых платков. – Прошу прощения, все хорошо. Все хорошо.
– Все просто замечательно, – пропела она, глядя в пустоту перед собой, когда он ушел.
Она даже проплакаться как следует не смогла.
Хазан оглянулась по сторонам и увидела, что припарковалась у набережной, и она вышла из машины и пошла к морю, чувствуя, как глаза снова наливаются слезами, но не давая им упасть.
– До чего ты дошла, госпожа Хазан. До чего ты докатилась, – грубо сказала она себе, сжимая руки в кулаки, ногтями едва не разрывая свои ладони. – Так расклеиться из-за мужчины. До чего ты докатилась.
Хазан никогда не была слабой. Она всегда была сильной. Уверенной. Твердо стоящей на ногах. Никакой ветер не мог ее склонить. Никакая сила не могла поставить ее на колени. Дочь, сестра и племянница. Помощница маме и дяде Хазыму. Наследница. Будущая глава холдинга. Будущее семьи Чамкыран.
«Тридцать в возрасте до тридцати» Forbes Турция, и Хазан на обложке. И надежда, что однажды она попадет в этот список в мировом выпуске.
А теперь она рыдает на берегу моря из-за мужчины.
Разве такой мы тебя воспитывали, девочка? – И снова, голос был ужасно похож на голос ее дяди, и она впервые подумала, что это мог бы быть и голос ее отца.
Что она никогда не знала отца, когда была взрослой, и может быть, отец ее тоже бы разочаровал, как разочаровал дядя Хазым, как разочаровал дядя Кудрет, как разочаровала мама.
Все в ее жизни были ходячими разочарованиями, и теперь остался только Мехмет. Она не могла в нем разочароваться.
Он последняя надежда на веру в хорошее, что у нее осталась.
– Ну конечно, – прошептала Хазан, закрывая глаза. – Сумасшедший дом.