Как бы не хотелось ему, он не мог забыть тот день. Как все лучшие, худшие и скучные дни свои жизни, он помнил все.
Что всего за несколько часов до того, как он увидел скелет новорожденного ребенка, он твердо решил навсегда остаться Мехметом Йылдызом. Решил, что Ягыза Эгемена нет и не будет. Решил вернуться в прошлую жизнь.
А потом он увидел его. Того, чье место занял. Ребенок, который должен был прожить счастливую, пусть и небогатую, жизнь со своими родителями.
Это заставило его со всей реальностью осознать, что он – Ягыз Эгемен. Пусть тогда в этом уже не было смысла. Он думал, что ему оставалось прожить только несколько минут. И все, о чем он молился тогда – чтобы Хазан отпустили.
Хазым Эгемен не хотел ее смерти, ведь так? Они не стали бы ее убивать, ведь так?
Теперь они этого уже не узнают. Сонер Шахин утверждал, что это была всего лишь шутка. Что они не собирались никого закапывать заживо, просто немного припугнуть.
– Мехмет, – Хазан позвала его, взяв за руку, почувствовав, что он опять уходит в себя. Он улыбнулся, поворачиваясь к ней и приобнял ее, целуя в лоб. – Прости, что опоздала.
– Глупости. В такой день, это ты не должна была сюда приезжать. Ты отключила телефон? – С интересом спросил он, и Хазан кивнула, закатывая глаза – иначе и быть не могло. Госпожа Фазилет ни за что не оставила бы ее в покое и названивала бы ей каждые пять минут.
Мехмет до сих пор звал ее «госпожа Фазилет» – не «тетя Фазилет», как звали ее Гекхан, Синан и Селин, и не «мама Фазилет», как она предложила как-то – это звучало слишком уж чужеродно для него.
Госпожа Фазилет была одной из тех, кто понял всю правду про Ягыза Эгемена, но, как и ее деверь Кудрет, как и сам Ягыз, она промолчала…
Она знала, что в тот день в больнице, когда украли ребенка, Эмин Чамкыран видел Кериме. Но никому не сказал.
Фазилет утверждала, что она не думала, что Кериме, которая украла ребенка, и жена убитого рабочего была одним и тем же человеком. Эмин рассказывал ей это уже при смерти, отрывисто, не совсем понятно, путаясь в словах, в фактах, в именах…
Мехмет покачал головой, не желая думать об этом, и в этот момент Хазан протянула ему его паспорт.
– О, визы готовы? – Мехмет вздохнул, раскрывая паспорт и глядя на американскую визу с его фотографией. Им пришлось попотеть в американском консульстве, объясняя его документы и их запутанную историю.
– Я покажу тебе каждый камешек из моего детства и юности, – Хазан обняла его одной рукой, положив голову ему на плечо и глядя на визу. – Странно это как-то, выходить замуж за Мехмета, а становиться женой Ягыза Эгемена.
– Я это я, – ответил он. – Как бы меня не звали.
Пусть по документам он был Ягызом Эгеменом, для своих он так и остался Мехметом.
– Именно так.
– Поехали. Пора отвезти маму в клинику.
Кериме Йылдыз очень сдала, и виноват в этом был Мехмет. Его визиты, вот что поддерживало ее сознание, то, что от него осталось – а он бросил ее, и не приходил к ней больше года. Сначала он злился на нее, потом был ранен… Когда он пришел к ней, она уже не просто не узнавала его, она почти не говорила.
В последнее время она начала с ним разговаривать, но… Ее бред изменился. Возможно потому, что Гекхан однажды показал ей эту могилу, пока Мехмет лежал в больнице. Показал ей могилу ее маленького сына, и у нее совсем все спуталось в голове.
Она забыла, что когда-то похищала Ягыза Эгемена. В ее голове появилась новая история: что она родила сына, вырастила его, а он умер в армии. Своего Мехмета она уже больше не узнавала и не помнила. Но Мехмет все равно к ней приходил.
Она все равно оставалась его мамой.
Из клиники они с Синаном поехали в другую клинику.
– Ты точно не хочешь зайти? – Мехмет отцепил ремень, поворачиваясь к брату.
– Ни за что, – сквозь зубы ответил Синан, и увидев лицо Мехмета, скривился. – Мы говорили об этом. Нет.
– Синан…
– Хватит того, что ты уговорил Гекхана и Селин. Никогда.
– Синан… – Мехмет попытался снова. – Ради меня…
– Даже ради мира во всем мире, Мехмет. Нет. Я умирать буду, не забуду ему ничего, – он отвернулся, увидев лицо Мехмета. – Тебя он пытался убить один раз. А нас он убивал все тридцать лет. Никогда. Злопамятство – грех, я знаю, не начинай. Ты у нас святой. Ты меня отмолишь.
Мехмет коротко кивнул, выходя из машины и двигаясь к клинике.
– Доброе утро, господин Ягыз! – Медсестра сладко улыбнулась ему, и Мехмет недоверчиво проверил часы. И правда, было всего одиннадцать утра, а они уже столько успели переделать… И столько всего осталось доделать. – Он вас уже ждет!
Мехмет нервно потер плечо, следуя за медсестрой.
Хазым Эгемен сидел в саду в инвалидном кресле, старый, слабый, жалкий.
– Здравствуй, отец.
Мехмет присел на стул рядом с ним, и Хазым медленно повернул к нему голову… Как обычно, когда он приходил, в его мутном взгляде сначала промелькнуло недоумение, удивление, а потом узнавание, а за ним – боль.
– Я-я… – Отец медленно протянул это. – Я-я-аз… Яз…
Мехмет осторожно взял его за руку.
– Да, это я, отец.
Когда Мехмет по-настоящему очнулся, спустя почти месяц после того, как все случилось, мир вокруг него кардинально изменился.
Его братья и сестра, и весь мир уже узнали его настоящее имя, узнали, проверили, поверили и приняли. Когда он очнулся, они уже были рядом и ждали его.
Весь мир узнал о последней, самой громкой драме Эгеменов, настолько фантастической, что новости о ней ушли даже за пределы страны. Потерянный наследник семьи Эгеменов нашелся, и родной отец пытался его убить.
Сонер Шахин и его приспешники сидели в тюрьме за похищение, нанесение повреждений и попытку убийства.
Против Хазыма Эгемена тоже возбудили уголовное дело, но потом прикрыли его, по состоянию здоровья подозреваемого.
Потому что через несколько дней после происшествия на кладбище Хазыма поразил обширный инсульт.
Человек, входивший в круги самых могущественных в стране, игравший судьбами, а иногда и жизнями, превратился в беспомощного, словно ребенок, старика. Старика, горюющего о прошлом.
О своих грехах.
И о своих ошибках.
Когда Мехмет пришел к нему, он уже мог сидеть, но так и не научился ходить и говорить, и только плакал в первое время, видя его.
Разве он мог не простить его? Это было тяжело. Та ночь на кладбище была одной из самых страшных в его жизни, самой страшной – потому что в Сирии он боялся только за себя, а там… Там он сходил с ума от ужаса за Хазан.
Мехмету казалось, что он просто убьет Хазыма, когда шел к нему в первый раз. Он уговаривал себя, что должен держаться, и что не должен пытаться схватить его за глотку, когда увидит, но когда увидел…
Он увидел разбитого, убитого старика.
Который едва не убил собственного сына.
Того самого сына, ради которого он оттолкнул от себя всех других своих детей. Когда этот сын вошел в его жизнь, он, клявшийся, что узнает его, не узнал, и попытался его убить.
И с этим ему теперь предстояло жить. Жить, не имея возможности хотя бы попытаться объясниться и попросить прощения. Он мог только плакать.
Как бы то ни было, он ведь был его отцом.
Не самым лучшим. Но отцом.
– Я-а-аз… – Хазым снова словно промычал это, и Мехмет улыбнулся, накрывая его руку второй своей рукой.
***
– Ну наконец-то, где вас носило все это время! – Селин встретила их с претензиями у самого входа, и Мехмет усмехнулся, целуя ее в щеку. Он вошел в особняк, который был ему домом последний год, особняк, который Гекхан купил себе и своей семье, выставив на продажу старый особняк Эгеменов. Здесь Гекхан, ставший новым главой холдинга Эгеменов, жил со своей женой, дочерью и маленьким сыном. Омрюм сбежала по лестнице, веселая, красивая, в нарядном платье.
– Брат Мехмет, мы давно готовы, мы так давно вас ждем!
– Извини, милая. – Мехмет поцеловал племянницу в щеку и повернулся к Селин. – Гекхан?