Лаванда закрыла последнюю папку и, оставив ту лежать у тайника вместе с другими, перебралась к Феликсу.
Тот уже смотрел «линию», сидя при этом на самом краешке дивана, будто готов был в любую секунду сорваться и бежать куда-то. Лаванда тихо опустилась в соседнее кресло.
— Я прочитала.
Феликс сейчас же повернулся к ней:
— Да? И что ты думаешь?
— Думаю, это очень хороший архив… — сразу проговорила Лаванда, подбирая между тем слова для других, менее очевидных мыслей по этому поводу.
Феликс продолжал внимательно смотреть ей в глаза: было понятно, что он ждёт чего-то и о самом предмете их разговоров, а не только формальной похвалы. (Хотя похвала, безусловно, была ему приятна: он удовлетворённо прижмурился, как зверь у тёплого камина).
Лаванда машинально скользнула взглядом по экрану: там всё та же Китти Башева что-то говорила, долго и беспрерывно.
— Мне кажется, — наконец заметила Лаванда осторожно, она не знала, какой будет реакция, — мне кажется, у Софи есть какие-то цели… Какие-то большие, грандиозные цели. И она действительно пытается вести всех туда — туда, где по её мнению находится какое-то всеобщее благо, земля обетованная.
— Неужели, — насмешливо протянул Феликс. — Наверно, это обетованная земля для неё и её ближайшего окружения? Тогда может быть. А всякий люд там нужен исключительно в качестве обслуги.
— Нет, не то, — Лаванда помотала головой. — Нонине не похожа на человека, который преследует собственную выгоду… Только собственную выгоду, по крайней мере. Там есть что-то ещё. Нечто большее, что движет ею.
— Может, ты даже знаешь, что?
— Не знаю, — печально призналась Лаванда. — Может быть… Величие страны…
Феликс громко и нарочито рассмеялся.
— Нонине — и мысли о стране? Да. Смешно.
— Мне кажется, она любит страну, — с усилием проговорила Лаванда, пока Феликс не переставал смеяться. — Да, страну она по-своему любит — как-то очень по-своему. Другое дело, что она совершенно не любит людей… Я бы даже сказала, терпеть их не может. И, возможно, боится.
Феликс кивнул:
— Отличные качества для правителя.
— Как правитель она тот ещё подарок, конечно, — согласилась Лаванда. — Но как человека её можно попробовать понять. Мне кажется, она просто запуталась где-то… Ей кажется, что она делает всё правильно, она искренне думает, что действует во благо. А на самом деле…
Она замолчала, присматриваясь к образам, которые возникали в голове. При мысли о Софи почему-то представлялось что-то не из человеческого мира: что-то дикое, стихийное, что-то суровое и величественное, что-то опасное и несущее гибель, но в то же время прекрасное в своём одиночестве.
— Да-да, конечно. Нонине просто ничего не знает. Ей не докладывают. А на самом деле она белая и пушистая.
— Этого я не говорила, — возразила она. — Нонине далеко не ангел. Но у неё есть какая-то своя правда, не такая, как у нас, но для неё эта правда — единственная. Если бы можно было поговорить с ней…
— И что? — Феликс смотрел вопросительно и немного мрачно. — Поговорить и всё объяснить — это ты имеешь в виду? И что дальше? Нонине скажет «Я запуталась, я раскаиваюсь», да?
Лаванда вздохнула:
— Ну, не так, конечно. Но мне кажется, с ней всё же можно было бы договориться. Хотя бы попробовать.
— Попробуй, — Феликс пожал плечами. — Наверно, можно прийти вот так в резиденцию, сказать, что у тебя есть разговор, и попросить провести к правительнице…
— Что, правда? — заинтересовалась Лаванда.
Феликс испуганно уставился на неё:
— Господи, нет, конечно. И не вздумай мне тут… лишних телодвижений… Это сейчас опасно, — он покачал головой.
Она задумчиво кивнула:
— Я уже поняла…
15
И ночь пришла к ней.
Глубокая беззвёздная ночь — тёмная без фонарей, что остались за толстыми и надёжными стенами резиденции.
Софи не спала. Она слушала, как тихо, на тысячу тонов рокочет Ринордийск.
Этот рокот никогда не оставлял её в покое. Казалось, надо продолжать что-то делать, нельзя просто лечь и заснуть.
Можно ещё раз перечитать отчёты за день… Впрочем выудить из них что-то новое она уже вряд ли была сейчас способна — до следующего раза.
Однако, уложить всё в голове, прояснить и составить единую картину будет не лишне.
Она не включала свет в кабинете — она почти никогда не включала свет по ночам — только зажгла свечу на столе. Незачем тем, кто смотрит снаружи, знать, что она не спит. Кто бы ни смотрел.