— Для чего тебе? — спросил он, когда она заикнулась об этом. Она ответила, что просто интересно, и он уставился на нее с крайним подозрением.
— Похоже, ты сам не знаешь, — сказала она. — Могу позвонить твоей маме.
— Очень сомневаюсь, — отрезал он, — что моя мать удержала в памяти этот клочок бесполезной информации, по мне, так ее мозг и без того перегружен: она же должна помнить, где лежит ее пластиковый шарик для стирки и что новенького произошло в «Обитателях Ист-Энда»,[15] черт бы их побрал.
Астролога нехватка сведений не смутила.
— Округлим вверх, — сказал он, — или вниз. Полдень — самое подходящее время. Мы обычно используем его для животных.
— Для животных? — переспросила она. — Для них что, тоже составляют гороскопы?
— Конечно. Это, знаете ли, весьма полезная штука для заботливых хозяев, у которых проблемы с питомцами. Представьте, например, что вы постоянно падаете с лошади. Значит, надо выяснить, идеальная вы пара или нет. Это может быть вопрос жизни и смерти.
— А люди знают, когда родилась их лошадь?
— Вообще говоря, нет. Вот почему мы следуем стратегии округления. А что до вашего супруга — допустим, полдень, хорошо, но еще нам нужна широта и долгота. Ну так где, как мы думаем, наш муженек впервые увидел свет божий?
Колетт фыркнула.
— Он не скажет.
— Вероятно, влияние Скорпиона. Власть посредством лжи. Или, может быть, Рыбы. Тайны на пустом месте. Шучу! Расслабьтесь и вспомните… может, его мамочка когда намекала. Где именно наш паренек был брошен в мир до срока, искривленным?[16]
— Он вырос в Аксбридже. Но рожать-то она его могла и в другом районе.
— То есть где-то в окрестностях А40?
— Может, просто Лондон?
— Поместим его на меридиан. Неизменно разумный выбор.
После этого случая ей стало трудно рассматривать Гэвина как полноценного человека. Его стандартизировали по нулевой долготе и двенадцати часам дня, совсем как какую-нибудь норовистую кобылу или несчастную псину без родословной. Она позвонила его маме как-то вечером, приговорив полбутылки вина и чувствуя себя порочной.
— Рене, это вы? — спросила она.
— Откуда вы узнали мое имя? — поинтересовалась Рене.
— Это я, — сказала она, и Рене ответила:
— У меня уже стоят новые окна и новые двери. И теплица есть, а чердак начну перестраивать на будущей неделе. Я никогда не жертвую на благотворительность, простите, отпуск я уже запланировала и новую кухню купила, когда вы в последний раз звонили.
— Это насчет Гэвина, — объяснила она. — Это я, Колетт. Мне надо знать, когда он родился.
— Вычеркните меня из вашего списка, — заявила свекровь. — Если так уж необходимо звонить мне, то можно хотя бы не делать это во время моей любимой передачи? Это одно из немногого, что еще доставляет мне удовольствие. — Она замолчала, как будто вознамерилась повесить трубку. Потом заговорила снова: — И ничего другого мне не нужно. Я уже сменила обивку на мебели. И джакузи у меня теперь есть. И ящик марочного вина. И лестничный подъемник, чтобы сохранять независимость. До вас дошло? Запомнили? А теперь убирайтесь ко всем чертям.
Щелк.
Колетт сидела с трубкой в руке. Она четырнадцать месяцев была ее невесткой, но его мать с презрением отвергла ее. Она повесила трубку и отправилась на кухню. Стоя у двойной раковины, Колетт пыталась совладать с собой.
— Гэвин, — крикнула она, — что будешь: горох или зеленую фасоль?
Нет ответа. Она прокралась в гостиную. Гэвин, задрав босые ноги на подлокотник дивана, читал «Какое авто?».
— Горох или зеленая фасоль? — спросила она.
Нет ответа.
— Гэвин!!! — заорала она.
— С чем?
— С отбивными.
— Чего это?
— Баранина. Куски баранины.
— Хорошо, — сказал он. — Все равно. И то и другое.
— Вместе нельзя. — Ее голос задрожал. — И то и другое вместе нельзя.
— Кто сказал?
— Твоя мать, — ответила она. Ей показалось, она может сказать что угодно, все равно он никогда не слушает.
— Когда?
— Только что по телефону.
— Ты говорила с моей матерью по телефону?
— Только что.
— Вот так чудеса. — Он покачал головой и перелистнул страницу.
— Почему? Почему чудеса?
— Потому что она умерла.
— Что? Рене? — Колетт села на подлокотник. Позже, рассказывая эту историю, она говорила: ну, в этот миг у меня земля из-под ног ушла. Но как передать тот внезапный ужас, слабость, охватившую все ее тело, ярость, негодование, слепую злобу, овладевшую ей. — Какого черта ты болтаешь? Как это умерла?