— Я тебе гарантирую, что никто ничего не узнает. Уиплстоун — воплощённая деликатность. Я могу за него поручиться.
— Можешь?
— Могу. И ручаюсь.
— Хорошо, — смягчился Бумер. — Но никаких Гибсонов.
— Ладно. Но за что ты так зол на несчастного Гибсона?
— За что? Трудно сказать. Может быть за то, что он такой большой, — гигант Бумер на миг замялся и наконец выдал: — И такой белый… Он ужасно белый.
Аллен намекнул, что все уже собрались в зале, и Бумер стал собираться. Что-то в его манерах напоминало Аллену звезду эстрады, готовящуюся к выходу на сцену.
— Немного непривычно, — заметил Бумер. — В нормальных обстоятельствах меня бы сопровождали посол и мой личный млинзи, то есть охранник. Один, однако, мёртв, а другой может оказаться убийцей. Что делать…
— Тебя это должно здорово огорчать…
— Пойдём?
Они покинули библиотеку, перед которой стоял один из людей Гибсона в ливрее фирмы «Костад и Си» и в холле нашли мистера Уиплстоуна, терпеливо ожидавшего в кресле с высокой спинкой. Бумер, видимо, решил держать себя сдержанно, но великодушно. Мистер Уиплстоун принёс безупречно сформулированные соболезнования по случаю кончины посла, а Бумер заявил в ответ, что посол очень высоко о нем отзывался и собирался пригласить на чай.
Гибсона нигде не было.
Один из его людей молча подал Аллену сложенный листок. Пока Уиплстоун с Бумером обменивались любезностями, он торопливо в него заглянул:
«Нашли пистолет. Встретимся позже,» — сообщала записка.
IV
Зал был убран. Французские окна закрывали тяжёлые шторы. Люстры сияли, цветы благоухали. Только тяжёлые запахи сандала, шампанского и сигаретного дыма выдавали, что тут проходило торжество.
Толпа нгомбванцев сгрудилась у витрины с выставкой военных трофеев.
Народу собралось больше, чем ожидал Аллен: мужчины в вечерних костюмах, какое-то здешнее начальство, секретарь, его заместитель, поверенный в делах. Ещё с дюжину мужчин в ливреях и примерно столько же женщин с белыми наколками на головах и в белых фартучках. И на самом краю — кучка слуг в белых куртках. Похоже, все были выстроены по местной иерархии. Президентская свита ждала сзади на подиуме. По обе стороны помоста стояли стражники в парадных мундирах; их белые гамаши и оружие просто сверкали.
Перед помостом стоял массивный стол; под тонким покрывалом на нем угадывались контуры трупа.
Аллен с мистером Уиплстоуном вошли следом за Бумером. Охрана взяла на караул, толпа умолкла. Бумер не спеша и достойно шагал к помосту. По его приказу неподалёку поставили два стула и Бумер кивнул Аллену и мистеру Уиплстоуну, предлагая садиться. Аллен бы предпочёл не столь заметную позицию где-нибудь сзади, но ничего не поделаешь, приходилось подчиняться.
— Я не могу себе позволить записывать, верно? — шепнул ему мистер Уиплстоун. — И даже не смогу переводить вам сразу.
— Придётся все запомнить.
— Да, просто замечательно!
Бумер, очень прямо сидевший в огромном кресле, выпятив челюсть, плотно сведя колени и скрестив руки на груди, походил на свой собственный парадный портрет. Глаза, как всегда немного налитые кровью, вращались и сияли, зубы сверкали; речь его состояла, казалось, из одних гласных, гортанных согласных и каких-то щелчков. Голос президента был столь звучен, что мистер Уиплстоун, пытавшийся говорить как чревовещатель, позволь проронить два слова.
— Описывает инцидент.
Драматизм речи нарастал. Теперь руки Бумера опирались на поручни кресла. Аллену показалось, что слушателей охватывает все большее напряжение. Последовала пауза, а потом, несомненно, какой-то приказ.
— Парень с копьём, — прошептал мистер Уиплстоун. — Велено привести его.
Два стражника ловко взяли на караул, шагнули навстречу друг другу, повернулись лицом к президенту, отсалютовали, повернулись кругом и промаршировали на выход. Воцарилась абсолютная тишина. Только снаружи доносились какие-то звуки. Наверняка это люди Гибсона шныряли по саду; долетел даже голос самого Гибсона.
К тому времени, когда пауза стала невыносимой, вернулись стражники, ведя между собой носителя копья.
Тот все ещe был в церемониальном наряде. Браслеты на лодыжках и запястьях сверкали, умащённое тело блестело.
«А ведь он совсем не чёрный, — подумал Аллен. — Если бы его писала Трой, он бы мог быть каким угодно, но не чёрным: синим, серым, пурпурным, а в тех местах, где на тело ложились отблески ковра и стен, даже красным.» Коротко остриженная голова сидела на охваченной множеством ожерелий и колец шее, как большой эбеновый шар. Львиную шкуру он носил как настоящий лев. Аллен заметил, что правая рука спрятана под шкурой, словно на перевязи.