Танька пишет письма этому своему придурку -- а я стою на крыльце, потому что уже не могу на это смотреть.
-- Иди домой! Ты слишком легко одета!
Я всю жизнь слишком легко одета -- по мнению мамы. Но это не я легко одета, это в мире слишком мало тепла.
-- Я скоро буду, не волнуйся! Мне не холодно!
Мне очень и очень холодно.
Скрип двери, вываливает толпа мелких, доставших уже соседа, они бегут в сторону школы, весело матерясь.
-- Я скоро приду.
Выходит Танька. Выходит и проходит мимо меня.
-- Тань!
Она, получается, забыла, что я ее жду.
И в ту секунду, когда она замирает -- высокая девушка в черных джинсах и синей рубашке -- я вижу во всей ее фигуре, в поникших плечах, в висящих как-то безжизненно руках: сломано. Так бывает -- чертишь в тетради поля под линейку, нечаянно чуть-чуть сдвинешь руку -- и вот он, слом линии, уродливый, раздражающий.
-- Тань!
-- Он не хочет со мной общаться. Он сам мне это все послал, не она, не девушка его, а он сам. Чтоб я отстала.
-- Пошли стипуху пропивать.
-- У меня денег нет, друже.
-- У меня есть.
-- Я не хочу.
У меня запиликал телефон.
-- Мам!Я сейчас приду! Пакет кефира? Хорошо! Какой? Любой, только не зеленый с красными узорами? Ага, хорошо!
-- А хочешь... мороженого?
Не знаю, почему я тогда не заболела и почему мама меня не убила -- я ведь купила-таки тот самый кефир!
А еще съела три порции мороженого.
Надеюсь, и Таньке холод помог.
Главное, обе не заболели, хотя вполне могли бы. Значит, с холодом у нас был заключен пакт о ненападении.
-- Ну что, что ты рыдаешь?
Танька сидела рядом со мной на лавочке, пока я -- скорчившись, как будто у меня скрутило живот -- подвывала и всхлипывала.
-- Ы-ы-ы-ы!
Мне было жутко стыдно, но я не могла успокоиться:
-- Ы-ы-ы!
-- Ладно, ладно, прорыдайся, друже, может, легче станет!
Мне не становилось легче. Хотелось сказать:
-- Тань, ты пойми, достало меня все это! Сил моих больше нет! Матушка с отцом собачатся каждый день! В универе без конца "когда пойдете работать в школу"! А если я не хочу идти работать в школу? Если я просто из любви к литературе учиться пришла! Никто в меня не верит, никто! Как узнают, что я пишу -- сразу криво улыбаются! Почему? Почему, блядь? Почему никто криво не улыбается, если узнает, что ты трахаешься с кем-то -- а если пишешь, то пожалуйста? Ты мучаешься, ты душу выворачиваешь -- и все только и могут, что криво улыбаться! А тут -- сперва сами, сами -- я же не напрашивалась, я не смела и надеяться! -- сперва пригласили на форум, сказали: перспективы, то-сё, понимаешь: сказали, что точно, сто пудов меня позовут, я уже всем рассказала -- а теперь пишут: извините, в этот раз решили не звать граждан стран СНГ! Понимаешь, я думала: им важен талант, как написано, а им -- чтоб не из стран СНГ. То есть даже не важно, что я там написала! Важно: что я из СНГ! Тань, как же так? Все теперь надо мной смеяться будут! Тань, я только в это и верила: что творчество меня спасет, что я уеду из этого города, тут же невозможно, тяжко, тошно... Тебя уже сломало, теперь и меня ломает, Тань, ломает!
Но я только издавала нечленораздельный вой и шумно втягивала воздух в легкие.
Нос хлюпал, как дырявый ботинок, сердце стучало башкой в стену, и кто-то спросил:
-- Что с ней?
А Танька ответила:
-- Любовь, не видно, что ли?
Кто-то ушел, а она сказала:
-- Суки они.
-- А-а-га! -- наконец-то смогла выговорить я.
-- Суки они, а ты -- талант!
Сквозь пелену слез я посмотрела на Таньку. После той истории она похудела на два размера, глаза ввалились и на лице застыло выражение "мир, иди на хуй". Иногда я замечала, как подрагивает сигарета у нее в руке.
Что с нами? Ведь не мы первые, не мы последние?
-- Что, друже, водка?
Я кивнула.
Пропащие мы, совсем пропащие.
Мать с отцом окончательно разругались и разбежались.
Мне это было не с руки, так как раньше их конфликты удачно заслоняли мое пьянство и безделье, а теперь все стало очевидно.
Прилетало с обеих сторон.
Мама кричала:
-- Ты пьяница, как и он!
Отец:
-- Истеричка, вся в мать!
Правда, иногда удавалось выклянчивать деньги то у одного, то у другого.
И пропивать.
Тетка с сестренкой уезжали в санаторий на три недели, но вещей набрали -- как на год.
Дядя позвонил мне и попросил помочь посадить ее на поезд. "Мил, она не верит, что мне тяжело тащить эти ее баулы, а у меня -- спина, между прочим".
Я согласилась.
Дядька защитился в прошлом году, тетка -- лет пять назад. Сестренка ходила в школу. Нормальная семья, не то что мы, дебилы.
Я несла теткину сумку, она больно била по ногам, я ругалась про себя, но терпела.
-- Мы на лавочке посидим, а ты сходи, купи мне воды минеральной в дорожку!
-- Дай и мне на пиво тогда!
-- Какое пиво в двенадцать дня!
-- За твой отъезд!
-- Дома отпразднуешь! -- Тетя полезла в кошелек, достала деньги. -- Иди уже!
-- Я с папой! -- Сестренка, смешная худющая девочка на длинных ногах (синяков-то сколько, тонкая кожа -- наша фамильная, чуть-чуть где-то ударилась -- уже синяк) -- метнулась вслед за отцом.
-- У него и правда что-то со спиной! -- сказала я, посмотрев на удаляющуюся фигуру дяди. Он был каким-то перекошенным.
-- Он изменяет мне, Мил, -- вдруг не с того ни с сего сказала тетка.
-- Что?
-- Баба у него какая-то. Я знаю. Ты приди к нему сегодня вечером, а?
-- Э-э-э, да я не могу, у меня практика в школе, уроки...
-- Ладно, забудь.
Через несколько минут появился дядя. В одной руке у него была банка пива, в другой -- минералка.
-- Спасибо!
Тетушка спрятала бутылку в сумку.
-- Ма-а-ам, я так давно уже в поезде не ездила! -- протянула сестрека. -- Я даже чу-чух-чучух забыла, представляешь! Я так рада, что мы едем! Там ведь будет река?
-- Будет.
-- И лес?
-- Будет.
-- Здорово ведь, мама!
-- И можно будет гулять по ночам, да, мам?
-- Только со взрослыми!
Сестренка восторженно посмотрела на меня:
-- Здорово ведь, Мила, да?
-- Не то слово!
И тут я заговорила:
-- Знаешь, на звезды как засмотришься -- можно шею вывернуть! Здорово -- не передать! Чудо -- одно слово! А деревья как шумят, когда целый лес! Как будто с тобой говорят! А я как-то, когда была маленькая, ежика ночью нашла! Вышла в туалет -- а на дорожке ежика нашла!
-- Это у бабушки? -- спросил вдруг дядя.
-- Да, -- сказала я, посмотрев ему в глаза. -- Да.
-- Хорошо там было, -- ответил он и отвернулся.
А потом прибыл поезд, и они уехали.
Когда мы шли к остановке, дядя бросил:
-- Ради дочки не разводимся.
Я молчала.
-- Ты-то замуж не собралась еще?
Я мотнула головой.
-- Ну и хорошо.
-- Дядь Саш, дайте на проезд, я кошелек забыла.
-- А, ну на, возьми!
-- Так у меня сдачи нет! Я потом верну!
-- Брось, ерунда...
-- Ну, я побежала!
Я уехала. Я это сделала. Внезапно, сломив линию своей судьбы, я дернулась, вырвалась, вылетела.
И упала.
Хозяйка, женщина лет пятидесяти по имени Ирина Яковлевна, полная, с короткой стрижкой и невыразительным лицом, посмотрела на меня с ехидцей и спросила:
-- А ты в курсе, что водопровода в доме нет?
-- Как? -- Я аж глаза вытаращила.
-- Да так. Нет и все.
-- А вода как же? Течет из крана...
-- Течет, потому что в бочку налита. И насос качает.
-- А в бочке она откуда?
-- Из колонки.
-- А... как...
-- Ручками, ручками... ведро взяла -- и пошла...
У меня подкосились ноги.
-- Но я думала... что тут все как в городе...
-- За такие-то деньги?
Я присела.
-- Хоть бы мама не узнала...