Черневог

Кэролайн Дж. Черри Черневог

1

Глубокий пышный снег покрывал лес. Величие этого первозданного освещенного светом звезд мира дополнял неизвестно откуда взявшийся единственный, одетый в зимнюю шубку, заяц. Он медленно продвигался вперед по надвигающемуся на него белому нетронутому пространству, оставляя за собой путаный след. Интересно, откуда он взялся здесь и куда направлялся?

Хлопанье крыльев нарушило тишину. Белая сова на мгновенье припала к земле и тут же взлетела, тяжело маша крыльями, обремененная своей ношей. След оборвался, исчезнув в круге взрыхленного крыльями снега, покрытого темными брызгами крови…

Саша лежал с открытыми глазами и бьющимся сердцем. Он не мог шевельнуть ни ногой, ни рукой и вообще не был уверен, где находится и что это за постель, в которой он лежит. Он все еще не мог понять, почему этот сон показался ему таким зловещим и почему капли крови могли так ужасающе подействовать на него. Он продолжал лежать, прислушиваясь к тому, как в доме, над и под ним, потрескивали балки, и набирался мужества, чтобы опустить свою руку ниже покрывала и понять, что находится в доме своего дяди, в Воджводе.

Снег падал над лесом, снег падал над рекой, наметал сугробы и заставлял потрескивать крышу. Саша же был в полной безопасности в своей собственной постели, в доме своих друзей, куда не могло проникнуть никакое зло.

Оно не могло прийти сюда с тех самых пор, как здесь вновь вырос лес.

Пришла весна, и зашептали старые деревья, шелестя сухими мертвыми ветками. Шум и треск веток, раздававшиеся в вышине и напоминавшие приближение бури, заставили Сашу взглянуть вверх, оторвавшись от сеянцев, которые он рассаживал среди старых деревьев. Волнение вверху тотчас же прекратилось, а на его голову был выброшен град из обломков мелких веток, сучков и кусочков коры.

Он стоял, отряхивая и с шапки и с кафтана этот мусор, прикрывая глаза от очередной такой же порции, и поглядывал на освещенное солнцем пространство. Большая, густо разросшаяся ветка, казалось, очень хотела выделить себя из других и в конце концов опустилась, но не отвесно, как при обычном падении, а быстро и плавно скользнула вниз, увлекая за собой тучи обломанных сучков и обрушивая новый ливень из обломков коры. Это было огромное, заросшее мелкими веточками существо, скорее напоминавшее живой нарост на стволе давно умершего дерева.

— Мисай? — окликнул его Саша. Оно действительно походило на Мисая: обросшее лишайниками, ощетинившееся и очень, очень старое, если к лешим вообще применимо понятие возраста.

— Ты не ошибся, это Мисай. — Его голос был скорее похож на шепот, исходящий из самой глубины леса. В очередной раз раздалось потрескивание веток: это леший протянул свои многочисленные пальцы-сучки, которые, подрагивая, начали ощупывать сашины плечи. Они очень мягко сомкнулись на его руках, чтобы подтянуть его поближе, под испытующий взгляд громадного, слегка безумного глаза. — Здоров, — прогромыхал знакомый голос, — здоров. От тебя пахнет березой, молодой колдун.

— А ты молодеешь с каждой весной, — сказал Саша, похлопывая грубый ствол, служивший лешему телом. Это и на самом деле было правдой: Мисай пышно расцвел и благоухал, словно старое дерево, в самом сердце которого вдруг проросла молодая зелень, словно это дикое дерево неожиданно получило прилив новых сил, и все из того самого сада, что расположился рядом с лесом.

— Березы, — продолжал Мисай. — Это место как нельзя лучше подходит для берез.

— Вдоль всего ручья. — Саша указал рукой на ручей, думая о том, во что мог превратиться этот ручей через много лет. Сейчас здесь были лишь одни мертвые деревья, и течение ручья свободно размывало землю между их корнями, которую они были не в силах удержать. Но тяжелый труд постепенно обновлял лес, возникала делянка за делянкой, и они разрастались от центра в разные стороны. Недавно посаженные высокие саженцы уже появились и на самом берегу, надежно защищая его от воды.

— Корни, корни будут держать землю, — продолжал грохотать Мисай. — Береза и сосна. Корни и ветки… именно так, молодой колдун.

— Кругом все в порядке, Мисай?

— Корни и ветки. Наше обещание в силе. Все в полной сохранности.

Но временами возникало беспокойство. Иногда, особенно по ночам, когда сомненья особенно сильны и естественны, мысли не раз возвращались к роще и к камню, окруженному колючим терновником, и к спящему на этом камне молодому колдуну…

Временами, когда лешие так неожиданно появлялись здесь среди дня, возникало определенное беспокойство о том месте и о безопасности всех остальных.

Но и на этот раз было ясно, что Мисай пришел без всякой причины, не имея в виду ничего, кроме дружеских чувств и любопытства. Мисай быстро отделился от дерева, так быстро, почти в одно мгновенье, что глаз едва мог заметить это движение, а уже в следующий момент он двигался медленно, будто парил над молодыми саженцами, наклоняясь поближе к ним, чтобы получше рассмотреть их.

Было истинной правдой, что ноги у леших вывернуты задом наперед.

— Добрые посадки, добрые, — проговорил он о молодых березах. А затем неожиданно добавил: — С ним… все хорошо. Он спит. Спит.

Саша отряхнул пыль и грязь с рук и сунул большие пальцы за пояс, ощущая неприятную судорогу в плечах и мучаясь от давно удерживаемого вопроса, который он до сих пор так и не задал Мисаю. Но теперь, думая о дожде, о зимнем снеге, о прошедших годах, он негромко, почти шепотом, все-таки задал его:

— Он страдает? Он чувствует всю непогоду, весь окружающий холод?

Мисай затрещал своими многочисленными пальцами, издавая звук, похожий на то, как ветер шевелит кусты, и Саша тут же увидел, словно во сне, молодое спящее лицо и снежинки, опускающиеся на темные ресницы, мягко падающие на бесцветные щеки, на нос и на губы, и медленно тающие. Вглядываясь в это виденье, нельзя было заметить никаких признаков к перемене состояния спящего.

Разумеется, можно было пожелать перемен, можно было пожелать, чтобы там остались лишь одни белые, отмытые дождем кости, и таким образом добиться того, чтобы любая опасность навсегда миновала. От такой возможности Саша почувствовал даже некоторую вину. Более того, он не только не хотел этого, но и никак не мог пожелать спящему даже малейших страданий, и безрассудно старался уменьшить их.

Но как жалость, так и любопытство были слишком опасны.

— Тревога, — проговорил Мисай. — Почему?

— Постоянно вижу его, — сказал Саша. — Думаю о нем… Мисай, почему ты пришел?

— Меня привлек запах березы, — ответил леший, что вероятнее всего и было правдой: Мисай, не больше не меньше, имел лишь намерение увидеть, что с его соседями с тех пор, как растаял снег, было все в порядке. Мисай часто навещал этот лес, а наступившая весна и молодые березы были очень важным моментом в жизни старого лешего, чей лес почти весь погиб. Мисай беспокоился за каждый лист.

И наконец прозвучало:

— До свиданья. — Мисай сказал это совершенно неожиданно, осмотрев все, что хотел увидеть. Затем он до безрассудного быстро, почти вслепую, начал подниматься вверх по мертвому стволу и исчез, производя точно такое же смятение, как и при своем появлении.

Мисай был все-таки чуть-чуть сумасшедшим, это нельзя забывать.

— До свиданья, — сказал вслед ему Саша, размахивая шапкой. Возможно, леший и услышал его.

Затем Саша подхватил свою корзину и крепкую палку, которой рыхлил землю, и двинулся вдоль ручья, чтобы продолжать сажать очередные молоденькие деревья.

— Сегодня я видел Мисая, — сказал он своим друзьям, когда вечером вернулся в дом у реки. И рассказал им, как прекрасно выглядел леший.

Но тем виденьем, которое послал ему Мисай, он с ними не поделился.

Жизнь в лесу налаживалась даже в снежную зиму. В ту пору там появились даже зайцы, первые с того времени, как погиб лес. Петр даже выследил охотящуюся лису, а Ивешка подкармливала полузамерзшую полевую мышь, которой она устроила гнездо из старого тряпья около печки.

Совершенно удивительно было то, что дрова и растопка рядом со старым домом перевозчика всегда были в изобилии. Все поленья были подобраны по размеру, как раз такому, чтобы умещались в печь. Все это приносили лешие, собирая их в мертвом лесу: по ночам можно было видеть их за работой. При лунном свете, сами высокие, как деревья, они вполне и очень легко могли обмануть взгляд любого, кто не привык наблюдать за этими лесными созданьями и за их проделками.