— Официально у одной из ведьм, которая лечилась в «Убежище», произошел выплеск магии. Саброра пытался ее остановить. Началась паника, стрельба. Он смог вытащить вас и Итана Хатчиссона, но потом все рухнуло в желе, и Саброра уже никому ничем не мог помочь.
Я только вздохнула.
— Я ничего не помню, господин полицмейстер. Вообще ничего. Как звали ведьму, которая все это устроила?
Торигроссо только руками развел.
— Теперь поди знай! Заварили они кашу, конечно.
— А что еще было делать? — спросила я едва слышно. — Утереться и уйти, потому что там растят ведьм для министерства обороны?
Торигроссо понимающе усмехнулся.
— Как хорошо, что иногда все можно свалить на ведьм, — так же тихо произнес он. — Министерские там сейчас носом землю роют, но желе штука такая, кто в нее попал, тот уже не вылезет. Вернее, вылезет, конечно, но через триста лет. Никаких хвостов не осталось.
— Уйдут ни с чем?
— Вот именно.
— Сколько еще таких «Убежищ» по стране… — вздохнула я. Торигроссо ободряюще похлопал меня по запястью своей тяжеленной ручищей.
— Главное, что вы убрали то, которое было у нас под боком, — улыбнулся он. — Убрали быстро и чисто.
— Нас ведь еще будут допрашивать, — сказала я, глядя Торигроссо в глаза. — Мы единственные выжившие свидетели.
Торигроссо устало опустил веки. Вздохнул.
— Разумеется. От вас так просто не отстанут, но вы стойте на своем. У вас отлично получается.
— Как там Энцо? — спросила я. — Как Итан Хатчиссон?
— Живы, живы, — поспешил Торигроссо успокоить меня. — Энцо ранен, но доктор Анна говорит, что завтра отпустит его домой на долечивание. Вас тоже.
«Домой», — повторила я. Завтра мы с Энцо вернемся в дом среди яблоневого сада, и начнется прежняя жизнь — спокойная, тихая, с черничными кексами и ракушками на берегу.
Мы оба ее заслужили.
— А Итан? — не отставала я. — Вы понимаете, кто он теперь?
Торигроссо вздохнул, вновь сделавшись похожим на усталого рыжего бульдога, который хочет не отвечать на вопросы, а вздремнуть где-нибудь.
— Ведьмак, да, — он покачал головой и добавил: — Ничего с ним страшного не будет. Поедет в Марнахен после допросов министерства обороны, я его поселю на одной из полицейских квартир. Мы втроем сейчас состряпали и проговорили несколько раз отменную легенду, подкопаться не должны. Ну а ведьмак… что ведьмак? Станет жить дальше, и вы знаете, у меня такое чувство, что жена его все-таки заберет.
Я не стала уточнять, почему он так решил, но подумала, что возвращение Итана Хатчиссона к бывшей супруге — это лучшее, что могло бы с ним случиться.
Хотелось верить, что со мной и Энцо тоже все будет хорошо. Эта надежда — единственное, что у меня было.
Нас допрашивали по отдельности.
Допрос начали прямо в больнице — через час после того, как Торигроссо попрощался со мной, в палату пришел мужчина в темно-сером костюме и с неприметной внешностью, будто присыпанной пылью. Несмотря на то, что он был похож на долговязого мотылька и выглядел безобидно, чутье подсказывало мне, что это хищник, и с ним лучше не связываться.
Он был в ярости — хоть и старался держаться спокойно.
— …Так кто, вы говорите, стрелял первым?
Я улыбалась, словно деревенская дурочка, и отвечала:
— Господин офицер, я ничего такого не говорила. Я ничего не помню, совсем.
Допросчик искренне боролся с желанием взять меня за шиворот и встряхнуть как следует. Он бы наверняка это сделал, если бы не доктор Анна, которая сидела на табурете в углу, похожая на хрупкую статуэтку, вырезанную из черного дерева — она смотрела так, что невольно хотелось соблюдать все приличия.
— И зачем вы поехали в Меленборг?
— Там клиника. «Убежище святой Магды». Лучшие специалисты в стране.
— Что сделал доктор Пелегрини, когда стало подниматься желе?
— Господин офицер, я этого не помню. Помню, как мы сходим с поезда, доктор Пелегрини нас встречает… и все.
Допросчик что-то сдавленно прошипел и обернулся к доктору Анне.
— И надолго такое с ней?
— Возможно, навсегда, — невозмутимо ответила она, сцепив пальцы в замок на колене. Допросчик ей не нравился, и доктор Анна даже не пыталась этого скрывать. — Воспоминания оказались настолько травмирующими, что мозг заблокировал их для того, чтобы психика не перегорела. Отсутствие воспоминаний спасает ее от безумия.