Никогда он не видел такой! И в то же время она чем-то была ему знакома, да так хорошо, будто он знал её давным-давно, чуть ли не с самого детства.
Птица была тяжёлая, крупная, с длинной гибкой шеей. Странно было видеть, как она слегка покачивается на гнущихся под ней тоненьких веточках.
Он так засмотрелся, что даже снимать позабыл, всё старался вспомнить, откуда ему знакома эта птица…
Птице, наверное, надоело неудобно моститься на тоненьких веточках, она взмахнула крыльями, низко пролетела через поляну, взмыла вверх и села на дерево, и тут Филипп увидел ещё трёх таких же птиц рядом с ней. Две из них сидели спокойно, отдыхали, наверное, а одна, трепеща крыльями, чтобы удержаться на конце гнущейся под ней веточки, качалась и, всё время изловчаясь, склёвывала ягоды рябины.
И вот, увидев их всех рядом на одном дереве, Филипп вдруг вспомнил, где он их видел. Сто раз видел! И в детстве, и потом! На старых полотенцах! Вышивках! На росписях кувшинов, на старинных картинках в книгах! Ему запомнились эти птицы особенно потому, что он был уверен, что они выдуманы старинными художниками и на самом деле таких на свете нет.
И вот теперь эти выдуманные птицы, которые прежде на вышивках казались ему слишком крупными для того кудрявого деревца, на котором их изображали, — теперь сидели на другой стороне поляны, прямо у него перед глазами, и действительно выглядели слишком крупными и тяжелыми для деревца, на котором они сидели и клевали рябину!
Теперь он разглядел, что это были тетерева, только они были вовсе не похожи на тех, что продаются в магазинах «Мясо, дичь». А старые мастера, наверное, часто так вот запросто видели, как они сидели на вершинках деревьев, по нескольку штук на одном, и, вытягивая шеи, клевали ягоду. Значит, они просто видели дальше, чем мы, и зорче, и вот потому-то нам и казалось, что они непохоже рисуют. Потому что мы сами плоховато умеем смотреть.
У Филиппа в горле пересохло от страха, что птицы улетят и он не сумеет к ним незаметно подобраться поближе, чтоб увезти с собой в коробочке с плёнкой этот живой старинный рисунок кувшинов и вышивок.
Он осторожно стал пробираться вокруг поляны, за кустами, в обход.
— Миленькие, только не улетайте, посидите, поклюйте ещё рябинки… она же вкусная… — шептал он на ходу, как заклинание, и пробирался то ползком, то согнувшись, осторожно ступая по мягкой, засыпанной неглубоким снегом земле.
Время от времени он осторожно выглядывал — тетерева были всё ещё на месте и по очереди слетали и клевали ягоды, пока другие отдыхали.
Обход оказался очень длинным. Филипп шёл, ничего вокруг себя не видя в лесу, а за ним из чащи приглядывали многие маленькие чёрные глазки и многие насторожённые ушки прислушивались к тому, как он неловко пробирается сквозь чащу. Две белки, только что гонявшиеся друг за другом винтом вокруг толстого ствола, замерли и долго, с любопытством рассматривали человека. Что-то залопотали, второпях объясняя друг другу, зафыркали и скрылись.
Весь мокрый от пота и от снега, набившегося в рукава и за шиворот, так что сухим у него оставался только аппарат, Филипп подполз к прогалинке и увидел, что птицы были ещё довольно далеко, но для дальнозоркого телеобъектива уже досягаемы.
Со всеми предосторожностями он прицелился и снял два раза, подождал и снял ещё, когда тетерев перелетел на другую ветку и особенно удачно повернулся боком к аппарату.
Но всё это было далеко-далеко!.. Эх, если бы подобраться хоть немножко поближе. И Филипп опять стал пробираться в обход, не спуская глаз с птиц, которые как бы нарочно садились то почти в ряд, то в шахматном порядке, точно готовились, чтоб их получше сфотографировали… Или, может быть, они показывали, каким узором их лучше вышить на полотенце?..
Это осталось невыясненным, потому что они вдруг одна за другой взлетели, описали полукруг и сели где-то за деревьями, скрывшись из глаз.
Минуту он постоял, потирая поясницу, расстроенный, запыхавшийся, но всё-таки на всякий случай пошёл туда, куда улетели тетерева, увидел их на новой полянке и опять стал подбираться к ним, обходя по опушке открытое место.
Теперь они, кажется, окончательно решили сфотографироваться как следует. Он подошёл гораздо ближе, чем в первый раз, а они преспокойно сидели и занимались своими делами, закусывали, устраивались поудобнее, сговаривались, наверное, потихоньку, что дальше делать, куда лететь.
Самая крупная птица красовалась прямо посередине своей компании, прекрасно освещённая. Замирая от страха, Филипп медленно поднял к глазам аппарат, щёлкнул, всё было в порядке… Он сделал ещё два-три шага вбок, тогда вся группка получалась ещё лучше… Нет, мало, нужно ещё немного правее зайти!