— Подумаешь! Страдалец!.. У меня нога, может, больше твоего болит, а я вот за дровами хожу, за ягодами… Неженка, а ещё зверь!
На следующий день повторилось всё то же. Бельчонок всё ещё был жив, но ничем не интересовался. Ждал.
— Ах, это ты желаешь показать, что я тебя обидел, что я виноват?.. Ах-ах, какие нежности! Ну, извиняюсь перед вами! Ах, простите, что вам лапочку зашибли! В чём душа держится, а надулся, характер показывает. Сам еле жив, упрямый, злопамятный чертёнок! Вот пришибу тебя поленом, будешь знать!
Немного погодя он установил аппарат на себя, завёл автоматический спуск и, вынув бельчонка из плетушки, снялся с ним вместе. Подпись он сочинил тут же: «Два инвалида».
С ночи потихоньку начал подвывать ветер, сначала исподволь, точно играючи, потом всё сильнее, и к рассвету пурга разыгралась уже вовсю, за окнами шёл снег, как будто не сверху, а откуда-то сбоку нёсся быстрыми облаками. Ветер с шумом раскачивал верхушки сосен, и тяжёлые ветви шевелились, точно буйная толпа великанов в волнении размахивала руками.
Филиппу, казалось, что прежде лес только притворялся таким спокойным и тихим, а вот теперь проснулся, ожил и решил себя показать.
Теперь целыми днями ему ничего не оставалось, кроме как лежать укрывшись, поддерживать в печке огонь и ждать, когда пурга кончится — через день или через месяц?
Просыпаясь среди ночи, чтоб подбросить дров, он сейчас же шёл смотреть, жив ли бельчонок. Тот всё ещё был жив. И странное дело, просто смешно даже — это почему-то очень успокаивало: какой-то комочек жизни лежит в плетушке, моргает, дышит, пьёт воду.
Филипп разом доел остаток колбасы, и через день ему совсем перестало хотеться есть. Слабости он тоже не чувствовал, только лёгкость в голове и в теле. И он часто видел приятные сны, которые потом с удовольствием вспоминал.
Как-то он во сне увидел себя белкой. Они с бельчонком бегали по деревьям и раскачивались на гибких сосновых ветках.
Однажды он взял бельчонка к себе на колени, поднёс ему на ладони немножко ягод и сказал:
— Ну-ка, лопай! Нечего капризничать. Эй, ты, как там тебя! Бери ягоды!
И вдруг неожиданно здоровая лапка потянулась, подгребла к себе поближе две ягодки и сунула в рот.
И совсем странное дело: когда бельчонок стал понемножку брать ягоды, Филипп чуть не заплакал, охваченный совершенно неожиданным чувством великого облегчения.
— Ешь! — повторял он, хлюпая носом. — Ешь… как тебя там? Ешь, Черничные Глазки! В крайнем случае, если мы с тобой тут пропадём, что ж делать? Нам не повезло. А всё равно будем держаться как люди… хоть ты не совсем человек, ну всё равно как товарищи: всё пополам. Надо же помогать друг другу!
Глава 9. Волшебные россыпи Вер-Мишель
Утром он проснулся в каком-то новом, бодром настроении. Заранее рассчитал всё, что надо делать, чтоб не тратить сил зря. Еле-еле приоткрыл дверь, засыпанную снегом, выбрался через щель наружу и расчистил дорожку к дровам. Всё это он делал медленно, размеренно, в голове стучало от слабости, но не очень сильно.
В лесу тихо шёл снег, его навалило уже выше колен, но ветер утих — гулял только где-то поверху.
Опять покормил бельчонка ягодами и снял его, когда тот ел.
Прилёг и проснулся только ночью. Он опять заснул и проснулся, когда косой солнечный луч светил сквозь окошко прямо в закопчённый бок котелка, стоявшего на погасшей печке.
Всё перед глазами было так знакомо, точно он долгие годы прожил в этой избе.
Лучик солнца передвинулся и осветил печную заслонку, покрытую слоем сажи, очертания которой были тоже хорошо знакомы: походили на горную цепь, какую видишь где-нибудь в далёкой дали, у самого горизонта.
Лучик сдвинулся ещё немного, и самая высокая вершина горной цепи стала похожа на верёвочную петельку… нет, это, скорее, ремешок, мохнатый от сажи. Луч ушёл дальше, и опять всё стало похоже только на зубчатые горки.
«Ничего нет, ничего не может быть, конечно, это какой-нибудь глупый сон, не нужно об этом даже думать», — говорил себе Филипп, слезая с нар, и вскрикнул, позабыв, что нельзя наступать на больную ногу, и всё равно шагнул ещё, влез на чурбан, служивший табуреткой, потянулся к заслонке и сейчас же нащупал ремешок, весь в бархатистой саже.
Он потихоньку, чтоб не совсем проснуться от резкого движения, пощупал холодными пальцами вокруг: там что-то было. Он потянул к себе ремешок, обеими руками готовясь подхватить, если что-нибудь свалится с заслонки, но ничего не упало: у него в руках на мягком ремешке болтались, стукаясь друг о друга, перезваниваясь, осыпая сажу, два ключа!