— В нашей крови, должно быть, есть что-то враждебное всякой мысли, всякому движению вперед. Равнодушное презрение ко всему, что есть долг, справедливость…
— Чаадаев, — с негодованием прервал Якушкин, вскакивая со своего ложа, — в вас нет ни капли любви к отечеству!
— Любовь к отечеству — прекрасная вещь, — хладнокровно отвечал Чаадаев, — но я знаю нечто еще более прекрасное…
— Что же может быть прекраснее любви к отечеству? — снова вскричал Якушкин.
— Любовь к истине, — с ледяным спокойствием отрезал Чаадаев.
— Вы думаете, что истина у вас? — горячо возразил Якушкин. — А кто спас Россию? Разве не народ, о котором вы говорите с таким презрением?
Залихватская песня ворвалась в палатку. «Ходи, изба, ходи, печь, хозяину негде лечь», — заливался чей-то визгливый тенор. Слышался сопровождаемый гиканьем и свистом топот пляски.
— Народ спас Россию от Наполеона, вы говорите, — сказал Чаадаев. — Почему же он не может спасти себя от позорного рабства?
Капитан Чичерин, до сих пор молчаливо сидевший в углу, вдруг подошел к Чаадаеву, чуть не опрокинув по дороге шандал со свечкой, стоявший на бочонке около Чаадаева.
— В-вы б-благородно мыслите, — проговорил он, заикаясь. — Действуйте же! Об-богащайте нас с-сокровищами г-гражданственности…
— Благодарю вас, я не демагог, — сухо ответил Чаадаев. — Тот, кто презирает людей, не станет заботиться об их исправлении…
— Ай да Ванька! — доносился снаружи хохочущий бас. — Знай наших!
15 августа 1813 года союзники — русские, пруссаки, австрийцы — потерпели поражение под Дрезденом. Армия Наполеона двинулась к границе Австрии. Французский авангард под командой маршала Вандама занял уже пограничные Богемские горы. Русская гвардия пробиралась через горный проход, спеша на помощь Австрии.
Через горы пролегало шоссе. Поперек шоссе на высотах засели французы, мешавшие движению русской гвардии. Утром 16 августа Семеновский полк три раза ходил в атаку и после третьего раза выбил французов штыками.
В этом сражении был ранен капитан Чичерин. Он лежал в деревушке, в чистом крестьянском домике. Около раненого стоял Матвей.
— 3-зря, — заговорил раненый. — Все это з-зря…
И потом продолжал:
— В-вот на г-груди пакет… П-передать по начальству…
Матвей достал холстинный пакет, смоченный кровью, и развернул вложенную туда бумагу. В бумаге стояло:
«В случае смерти моей имение передать брату, крестьян отпустить на волю. Капитан Александр Чичерин».
С краю, около подписи, бумага была замарана кровью.
17 августа, утром, по выходе русской гвардии из горного ущелья на просторную равнину Кульма, разыгралось решительное сражение. В воздухе что-то пело, жужжало, шипело и лопалось с треском. Стлались полосы дыма, пахло гарью.
Семеновский полк был послан в атаку. Матвей бежал впереди своей роты, стараясь не отстать от ротного командира. Вдруг ему показалось, будто он ударился обо что-то ногой. Нога тотчас одеревенела. Он остановился, прислонившись к низкой каменной ограде какого-то сада, и тут только заметил, что по его белым лосиным панталонам ползет струя крови. Мимо него пробежал какой-то солдат с оборванным ремнем и покосившимся султаном на кивере и толкнул его локтем.
Потом Матвей остался один. Из-за ограды свешивались спелые вишни. Вблизи стояли, ощетинившись лесом, крутые горные стены. В долине, у реки, за линией французов, вырисовывался в прозрачной дали замок Кульм с башнями и зубцами. Туда бежали французы в синих мундирах.
Французы были разбиты. Это был перелом всей кампании. После битвы под Кульмом успех перешел на сторону союзников. В Праге, лежа в госпитале, Матвей получил от Сережи письмо. Сережа, который был переведен в особый батальон великой княгини Екатерины Павловны, сообщал, что он награжден Владимирским крестом, и поздравлял брата с аннинской шпагой «за храбрость».
Сережа писал:
«Я слышал, что тебе переменят награду на Владимирский крест. С таким восторгом я уступил бы тебе свой крест! Ты его заслужил более меня. Мы в городке Ганау, в окрестностях Рейна. Жители принимают нас как нельзя лучше. Они так рады избавлению от французского ига, что не знают, как доказать нам свою благодарность. Никогда я не верил так горячо, что нынешняя война послужит и к освобождению отечества. Милый брат, после твоего возвращения в полк мы не будем больше расставаться — наш особый батальон прикомандирован к гвардии. Мы будем вместе. Жду с нетерпением минуты, когда смогу прижать тебя к груди».