Испанская революция встревожила всех монархов, и прежде всего императора Александра. Он настаивал на том, чтобы европейские державы, соединившись вместе, восстановили в Испании самодержавную власть короля, и для расправы с мятежниками предлагал свои войска. Но даже князь Меттерних, несмотря на всю свою ненависть к либерализму и к революции, не соглашался на это: он опасался честолюбивых замыслов русского императора.
Союз благоденствия в это время бездействовал. Пестель был в Тульчине, при штабе второй армии, князь Трубецкой — в Париже, Якушкин — у себя в деревне. Александр Николаевич Муравьев вышел из Союза. Он женился и прислал через Никиту письмо коренным членам, в котором заявлял, что его осенила благодать, что бог раскрыл перед его духовным взором всю бездну его заблуждений, что он навсегда отказывается от своих богопротивных замыслов против царя и выходит из общества. Он умолял всех образумиться, пока не поздно, и последовать его примеру. Вместе с ним покинул Союз и его брат Михаил.
Европейские события различным образом отражались на членах Союза. Одни верили уже, что и в России скоро наступит переворот. Других — их было большинство — смущали решительные планы и крайние мнения товарищей. Отступать было стыдно это могло показаться трусостью. Но при этом было страшно последствий, так как теперь было ясно, что от императора нечего ждать конституции.
Сергей и Никита считали необходимым присутствие Пестеля для того, чтобы скрепить распадающийся Союз. Они написали об этом Пестелю, и Пестель, устроив себе командировку, в мае 1820 года приехал в Петербург.
На другой день после его приезда было назначено собрание Верховной думы Союза в квартире полковника Федора Николаевича Глинки, на Екатерингофском проспекте, у Большого театра. Глинка был поэт и литератор, автор восьмитомных «Писем русского офицера» и издатель «Военного журнала». Он недавно вступил в Союз благоденствия и благодаря своему положению — он служил адъютантом петербургского генерал-губернатора графа Милорадовича — сразу был введен в Верховную думу. Кроме членов Верховной думы, тут находилось еще несколько рядовых членов Союза, из которых некоторые были Пестелю незнакомы. Он вполголоса расспрашивал о них Сергея. На собрании присутствовал также Николаи Иванович Тургенев.
Федор Николаевич Глинка, человек небольшого роста, с аккуратно приглаженными на висках волосами, хлопотал в качестве хозяина об угощении. Председательствовал Никита. Когда разнесли чай и все расселись со стаканами — кто на креслах, кто на диване, — Никита предоставил слово Пестелю. Все глаза обратились на него. Николай Иванович Тургенев повернулся в креслах, оперся на палку и, придав лицу насмешливое выражение, приготовился слушать. Он был известный писатель, ученый-экономист, гордился своим либерализмом и втайне ненавидел Пестеля за то, что тот не оказывает ему должного уважения и позволяет себе критиковать его мнения. На пренебрежение он отвечал пренебрежением.
Пестель заговорил медленно и внушительно. Он сказал, что положение Союза требует немедленного решения вопросах о том, какая форма правления является его конечной целью: конституционная монархия или республика. Он беспристрастно изложил все доводы в пользу конституционной монархии. Монархия ставит преграды замыслам отдельных честолюбцев, сдерживает в разумных пределах борьбу партий и обеспечивает, таким образом, устойчивость государственного порядка. Кроме того, она удобна в случае войны и для сношений с другими государствами.
Он говорил в пользу монархии с такой серьезностью, что многие были убеждены его доводами, а у Федора Николаевича Глинки от умиления по лицу расплылась улыбка. Но Сергеи видел испытующий взгляд, каким окидывал Пестель собравшихся, и легкую усмешку, которой иногда подергивались кончики его губ.
— Монарх кроткий и деятельный, стоящий на страже закона и справедливости, — сказал он, — монарх, искусный в делах управления, — кто может лучше обеспечить счастье граждан! Однако…