В конце августа в Хомутец приехал на побывку Сергей.
На другое утро после его приезда, когда в доме все еще спали, Матвей, в сером просторном сюртуке, спустился в сад с наполненной лейкой. Он осматривал свои цветники и осторожно обрывал увядшие лепестки на цветах. Потом, оставив лейку на террасе, направился к фруктовым деревьям.
Навстречу по дороге, проложенной среди фруктового сада, легкой рысью ехал верхом Сергей, возвращаясь с прогулки. Он был оживлен. Завидев Матвея, он спрыгнул с седла, подхватил брата под руку и сказал с ласковой улыбкой:
— Мы с тобой не поговорили как следует. Погоди, я отведу лошадь.
Он отвел лошадь в конюшню, находившуюся во дворе за домом, и вернулся к брату.
— Как здесь хорошо! — заговорил он, жадно глядя на синюю зыбь Хорола, мелькавшую за фруктовыми деревьями. — Если бы остаться здесь навсегда! Независимость, скромная безвестность — вот истинное счастье. Смогу ли я когда-нибудь им насладиться?
— Выбор жребия в руках самого человека, — значительно произнес Матвей.
— Не всегда, — отвечал Сергей, и лицо его на минуту стало задумчивым и печальным.
Как бы удаляя неприятные мысли, он спросил другим тоном:
— Что Аннета, как ее отношения с папа?
Сестра Аннета была замужем за помещиком Хрущовым, отставным губернатором. В приданое она получила Бакумовку. У зятя с тестем происходили недоразумения по поводу запутанных денежных счетов между двумя экономиями: хомутецкой и бакумовской.
— Я стараюсь держаться подальше от господ Хрущовых, — сказал Матвей с неприятной миной.
Сергей с упреком покачал головой. Матвей продолжал с раздражением:
— Аннета во всем покоряется мужу. А этот господин ведет список неудовольствий против папа. Он смеет его судить!
— Что же папа? — спросил Сергей.
— Папа? — отозвался Матвей с легкой усмешкой. — Капризничает, как ребенок, и поет свой романс: «Да свершится воля неба!»
Братья пошли на берег реки. Прогуливаясь взад и вперед они говорили о делах тайного общества. Сергей сообщил что положено начать восстание через год.
— Но это безумие! — воскликнул Матвей. — Каким рычагом мы сдвинем косные массы народа? Посмотри на этих будущих республиканцев: мне рассказывали, что при проезде царя они толпами бросались под колеса его коляски, не зная чем еще выразить свой рабский восторг.
— Мы начнем — кончат другие, — тихо сказал Сергей, — Что ж нам делать: покоряться и ждать?
— Все лучше, чем тешиться праздными фантазиями, — раздраженно заметил Матвей.
— Матюша, я не узнаю тебя! — продолжал Сергей с грустью. — Где твое пламенное стремление к свободе?
— Вот здесь моя свобода, — ответил Матвей, показывая рукой кругом себя. — Здесь мой мир, здесь я свободен.
— А за стеной этого мира пусть свищут шпицрутены, не так ли? — спросил Сергей.
Матвей вместо ответа сорвал с ближнего дерева спелую грушу и подал Сергею.
— Когда я работаю в саду или копаю землю в огороде, — сказал он, — то я знаю, что делаю: я потом вижу и осязаю плоды своих трудов. А переделывать людей не в моих силах. Я предпочитаю просто уйти от них.
Разговор прервал «бедный Замбони», разыскивавший братьев по всему саду.
— Эччеленца[41],— произнес он, — папа поджидает на утренний завтрак.
«Бедный Замбони» удалился, грациозно раскланявшись.
Матвей взял тогда Сергея за плечо и поспешно сказал:
— Ты, впрочем, не думай, что я возненавидел людей и добродетель. Я тебя очень люблю, Сережа, и рад тебя видеть.
— Я это знаю, — прошептал Сергей, покраснев.
Завтрак состоял из английского бифштекса, риса по-валенсиански, масла, сыра, меда, варенья, булочек, сухариков разных сортов и черного густого шоколада. Иван Матвеевич привык завтракать по-заграничному. За столом он сидел одетый с небрежным изяществом. На нем был желтый сюртук с оторочкой из красного бархата. Шея была открыта, и вокруг нее свободными складками ложился мягкий ворот белоснежной рубахи. Иван Матвеевич нисколько не постарел — только еще заметнее проступало во всем сходство с балованным, капризным ребенком. Выбирая сухарик в серебряной корзинке, Иван Матвеевич ворчал:
— Как обманчива надежда на любовь детей и на их благодарность. Аннете прекрасно известно, что мы здесь второй месяц, однако она не удостоила нас навестить.
Принимая от почтительно склонившегося над ним и приятно осклабившегося дворецкого Фернандо чашку шоколада, Иван Матвеевич закончил со вздохом:
— Впрочем, да свершится воля неба!
С видом обиженного ребенка он отпил глоток шоколада и откусил сухарик.