Он доказывал, что только республиканская Россия сможет освободить славян.
— Ваша цель неосуществима, — говорил он, — пока Россия сама стонет под игом самовластия. Позаботьтесь сперва о том, чтобы на твердых постановлениях основать свободу в собственном своем отечестве, и тогда уже думайте о свободе славян. Наше соединение не удалит вас от цели, а, напротив того, к ней приблизит. Имея за собой могущественную республику российскую, и Польша, и Богемия, и Моравия, и болгары, и сербы — все славянские страны добьются свободы, ибо тогда Россия сможет поддерживать их открыто. И знайте, — закончил он, повысив голос, — что дела не так уж далеки. Будущего 1826 года в мае месяце мы поднимем знамя восстания!
Последние слова поразили всех. Как? Восстание так близко, и все уже решено? Эта мысль привела всех в неистовство. Славяне повскакали с мест.
— Мы с вами! Клянемся! Клянемся! Клянемся! — восклицали они, поднимая руки со сложенными как бы для присяги пальцами.
Слияние было решено.
Горбачевский вышел вместе с Борисовым. Была беззвездная ночь. Деревушка спала. Нигде в хатах не было ни одного огонька. Только за околицей, где были разбиты солдатские палатки, светились тлеющие костры.
— Конец славянам, — сказал Горбачевский.
— Славянский союз будет жить в немногих сердцах, — ответил Борисов.
На другой день вечером славяне вновь собрались у Андреевича. Кузьмин вошел с сияющим лицом.
— А я уж объявил своим ребятам! — восторженно заявил он. — Что за молодцы! Только слово скажите, а уж мы, говорят, не отстанем.
— Что такое, каким ребятам? — заволновались кругом.
— Сегодня утром собрал свою роту, — отвечал Кузьмин. — Так и так, говорю, довольно терпеть, настрадались. К черту бар да вельмож! Все рассказал — как и что… Ах, что за молодцы! Какой пыл! Руки жмут, чуть не плачут…
— Да он спятил! — заорал Горбачевский. — Ах ты, Настасей-дуралей, что наделал!
— Анастасий Дмитриевич готов на все, даже на невозможное, — сдержанно заметил Борисов.
Кузьмин нахмурился и обвел мрачным взглядом столпившихся вокруг него товарищей.
— Пустые толки ни к чему не ведут, — сказал он сурово. — Ежели восстание, так пора приниматься за дело. Впрочем, мои солдаты умеют молчать.
— Да пойми же, — накинулся на него Горбачевский, — тут нужно соображение всех обстоятельств, а не то что сплеча!
— Не знаю, — отвечал Кузьмин. — Мое мнение: чем скорее, тем лучше.
Черниговский полк стоял в десяти верстах от восьмой артиллерийской бригады, в лесу. Командир второго батальона подполковник Сергей Муравьев-Апостол занимал просторный дощатый балаган на опушке. С ним вместе помещался Бестужев.
Утром Сергей присутствовал на учении пятой мушкетерской роты, которой командовал Кузьмин. Учение проходило весело, и у солдат были довольные лица. После учения, солдаты окружили Сергея и стали расспрашивать, скоро ли приедет государь и когда конец лагерю. Потом наступило молчание. Солдаты переглядывались между собой, как будто желали еще о чем-то спросить и не решались.
А что, ваше высокородие, — заговорил наконец усатый фельдфебель Шутов, — самое бы время сейчас, как все в сборе…
Солдаты в ожидании смотрели на Сергея. Сергей, положив руку на плечо Шутова, произнес загадочно:
— Недолго терпеть, братцы. Скоро будет вам облегчение.
— Будьте покойны, Сергей Иванович, — почтительно ответил Шутов, понизив голос, — мы понимаем.
Сергей подошел к Кузьмину.
Мне надо поговорить с вами, Анастасий Дмитриевич, — сказал он сухо. — Будьте добры зайти ко мне после обеда.
Кузьмин поклонился молча.
— Что такое, в чем дело? — быстро спросил Кузьмина Сухинов, командир шестой роты, когда Сергей удалился.
У Сухинова было смуглое лицо и черные жесткие волосы. Он говорил глухим, сиплым басом, и острый, колющий взгляд его черных глаз как будто впивался в собеседника.
— Ничего, — равнодушно отозвался Кузьмин. — Должно быть, узнал, что я оповестил солдат. Отчитывать хочет.
— Я пойду с тобой, — решительно заявил Сухинов.
Кузьмин жил в общей палатке с солдатами и питался из общего котла. Обед был ровно в полдень. После обеда Сухинов присоединился к Кузьмину, и оба направились к батальонному командиру. Они застали Сергея за столом. Сергей только что окончил завтрак и теперь записывал что-то в тетрадь, переплетенную в сафьян. Тут же находился Бестужев.
Сергей холодно поздоровался с Сухиновым (он как будто не удивился его приходу) и прямо обратился к Кузьмину.