— Рок тяготеет над нами! — выкрикивал он среди рыданий. — Узнаю его зловещую руку!
Катя, стоя на коленях, целовала руки отца. Все столпились около него и старались успокоить.
Отец утих. Он откинулся в изнеможении на спинку дивана.
— Будем покорны судьбе, — говорил он, закрывая глаза. — И да свершится воля неба!
Дворецкий Фернандо подобрал осколки очков и, осторожно ступая, вынес их прочь на совке.
II. «ХРАМ УМЕРЕННОСТИ»
На высоком берегу Псла, в Полтавской губернии, среди пестрых холмов и песчаных оврагов раскинулась деревня Обуховка, имение поэта Капниста. Господский дом белеет на горе, окруженный чащей дубов и каштанов. По склону горы, до самой реки, идет сад. Спуск к реке обсажен с обеих сторон кустами роз. Старый Капнист очень любит цветы.
У самой реки, в тенистом уголке, стоит маленькая сельская хатка с соломенной крышей. После обеда, отдохнув на диване в гостиной и выпив чашку кофе, Капнист, в сереньком фраке, в летней фуражке и с тросточкой, спускается вниз по аллее, обсаженной розами, в свой уединенный игрушечный домик. Он курит здесь трубку и пишет стихи.
В другой стороне сада, на лесистом уступе, высится круглый деревянный храм с толстыми колоннами, выкрашенными в голубую краску. Это «храм умеренности». Его выстроил monsieur Асселен — архитектор и повар, смешной старичок, которого Капнист приютил у себя.
Василий Васильевич Капнист пользуется славой человека свободного образа мыслей. Все знают его комедию «Ябеда», где он так жестоко бичевал неправосудие и произвол. В своей «Оде на рабство», написанной еще в дни молодости, он смело выступил против самой императрицы Екатерины II, которая закрепостила вольных украинских поселян и одним своим царским словом из счастливых людей сделала несчастных — превратила, как он писал в своей оде, «ясный день в мрачную ночь». Никогда не откажет Василий Васильевич крестьянину, хотя бы и чужому, в помощи и совете. Случится ли какая беда — падет ли корова, заберут ли сына в рекруты не в очередь, наедет ли заседатель за недоимкой и ограбит дочиста, — все идут к «пану Василю». Перед крыльцом господского дома в Обуховке постоянно можно видеть крестьян, приходящих толпой с жалобами на притеснения. Капнист расспросит каждого с живым участием и тотчас обращается к высшему начальству — к генерал-губернатору или прямо в Петербург.
Как-то зимою, проезжая по одной из окрестных деревень, он увидел крестьян в рваной одежде, привязанных к колодам на дворе… Он тотчас выскочил из саней и призвал старосту.
— Что тут такое? — горячился он. — Держать людей на морозе!.. Кто посмел?..
— За недоимки, пане, — оправдывался староста, — за недоимки. Исправник наказав…
— Я тебе покажу — исправник! Отпустить, всех отпустить сейчас же! А не то…
Староста послушался. Ему ведомо было, что все в окружности боятся «пана Василя», у которого много высокопоставленных друзей в самом Петербурге. И действительно, вскорости исправник, по настоянию «пана Василя», лишился места.
В двадцати верстах от Обуховки находится Бакумовка, имение Ивана Матвеевича Муравьева-Агюстола, полученное им от его бездетного двоюродного брата Данила Апостола, внука знаменитого украинского гетмана. Тогда же Ивану Д\атвеевичу дозволено было присоединить к своей фамилии фамилию своего деда по матери — Апостол. Он очень гордился своим украинским происхождением и любил повторять, что душа у него двойная: как Муравьев он русский, как Апостол — украинец. «Мы все одного славянского племени, — говорил он сыновьям. — Украинцы и русские — братья родные».
Муравьевы часто ездят в Обуховку. Иван Матвеевич с девочками приезжает в новенькой коляске, а Матвей и Сережа сопровождают их обыкновенно верхом. Обе семьи связаны давней дружбой.
В Обуховке время летит незаметно. Когда бывают гости (а в Обуховке всегда гостит кто-нибудь), затеваются прогулки на лодках куда-нибудь по реке. Вперед высылается прислуга с коврами, посудой, чаем, пирожками и другими припасами. На месте остановки обыкновенно уже ожидает толпа любопытных крестьян. Они держатся на почтительном расстоянии и переминаются с ноги на ногу — смотрят, как паны веселятся.
Жарко. Блестит на солнце и переливается серебристыми искрами быстрый Псёл. Матвей, Сережа и сыновья Капниста, Семен и Алеша, только что выкупались и едят с аппетитом. Старый Капнист после закуски заигрывает с девушками и вызывает их поплясать. Те жмутся, упираются и в смущении прикрывают лицо рукавом. Наконец какой-то хмурый старик с всклокоченными волосами выталкивает вперед одну из девушек, пригрозив ей костылем, и та, пугливо озираясь назад и путаясь босыми ногами в высокой траве, застенчиво начинает плясать. Крепостной музыкант с глазами навыкате играет на скрипке, а старый Капнист подтанцовывает на месте и прихлопывает в ладоши. Сережа пристально глядит на милое, розовое лицо девушки, и ему становится почему-то неловко. «Рабыня… — думает он. — Она танцует для потехи господ». И ему досадно, что добряк Василий Васильевич Капнист, автор «Оды на рабство», не замечает во всем этом унижения человеческого достоинства.