Пестеля отвели в отдельную комнату тут же в штабе и к дверям приставили караул. Потом Чернышев принес ему вопросные пункты, из которых Пестель увидел, что вся история тайных обществ уже известна правительству, хотя и в очень смутных чертах. Он с улыбкой прочитал один из первых вопросов: «Не были ль вы членом какого гласного или тайного ученого общества, составившегося в России несколько лет назад, как оно называлось, в чем заключалась цель его и какие были занятия членов сего общества при общих и частных собраниях?» Пестель написал на второй половине листа ясный и вразумительный ответ: «Никогда не был членом ни гласного, ни тайного ученого общества в России, и потому мне не известны ни название, ни цель, ни занятия такового».
Далее шли более серьезные вопросы. «Из сего ученого или либерального общества, — спрашивали его, — когда именно образовалось новое, под именем Союза благоденствия, которому вы принадлежали, какая была цель его и кто были его члены?» Пестель написал. «Общество под именем Союза благоденствия никогда не было мне известно, и потому я ничего не знаю ни о его образовании, ни о цели, ниже кто были членами оного».
Затем следовал вопрос: «Когда, где и по каким причинам Общество благоденствия преобразовано в тайное, коему вы ныне принадлежите?» — «Не принадлежав никогда к обществу Союза благоденствия, — написал Пестель в ответ, — и не принадлежа ныне ни к какому тайному обществу, не знаю ничего о преобразовании Общества благоденствия в тайное».
«Истинная цель сего последнего общества, — говорилось далее, — стремится ли к разрушению существующего в России порядка вещей и какие именно со стороны его предположены меры к исполнению оной?» — «Не принадлежа к здесь упомянутому обществу и ничего не зная о его существовании, — отвечал Пестель, — тем еще менее могу сказать, к чему стремится истинная его цель и какие предполагает оно меры к достижению оной».
Следующий вопрос заставил Пестеля задуматься. «Когда предназначало общество приступить к выполнению намерения, — говорилось тут, — и какие причины могли тому воспрепятствовать?»
У Пестеля явилось подозрение, что правительству известны уже планы восстания. Он решительно написал: «Совершенно ничего не знаю о сем».
Наконец еще вопрос: «Один ли вы или с помощью прочих членов составили план нового правления в государстве под именем «Русской правды», который написанный вашею рукою видели у вас многие члены?» Пестель с удовольствием подумал о том, что его «Русская правда», зашитая в клеенке, спокойно лежит под землей. «Никогда не составлял я плана для нового правления государства под именем «Русской правды», — писал он, — какового плана никто видеть не мог (он вспомнил, что давал переписывать отрывки этому мерзавцу Майбороде и с каким восторгом он принял тогда поручение!), ибо оный не существовал, мною написанный».
Было уже поздно, когда Пестель кончил писать. Он постучал в дверь и попросил прислать к нему денщика Савенко, чтобы приготовить все для сна. Явившийся штаб-офицер заявил ему, что Савенко не может быть прислан: он арестован.
Пестель потушил свечу и лег на жесткий диван.
«Савенко не выдаст», — думал он в темноте.
…Об аресте Пестеля Сергея известил Алексей Капнист подробным письмом. Сергей немедленно поехал с братом в Житомир.
Сидя в санях и глядя на мелькавшие мимо ветви сосен отягченные снежным грузом, Сергей говорил брату:
— Медлить нельзя. Взяли Пестеля — возьмут и других. Пора начинать.
Матвей не старался останавливать Сергея. Он больше не спорил, не сопротивлялся. Уединенные хомутецкие мечты казались ему потерянными навсегда. Он чувствовал, что захвачен вихрем событий, и во всем покорился воле Сергея.
Братья въехали в Житомир утром 25 декабря. На улицах они застали какое-то необычное оживление. Навстречу им двигались толпы народа. Кучки евреев стояли на углах. Откуда-то с барабанным боем возвращались солдаты.
Сергей окликнул знакомого артиллерийского офицера.
— Что у вас тут? — спросил он его.
— Присяга новому государю, Николаю Павловичу, — отвечал тот с усмешкой. — А вы и не знали? У нас что ни день, то присяга.
Сани остановились у постоялого двора. Хозяин, длиннобородый еврей, встретил братьев на крыльце и с поклоном проводил их в столовую. Пока приготовлялся самовар, он занимал гостей разговором. Рассказывал, что жители очень беспокоятся, как бы чего не вышло, охал, вскидывал руками и спрашивал с любопытством: