В понедельник, 28 декабря, выглянуло солнце, и деревня повеселела. На крыльце ротной хаты сидел начальник караула — седоусый фельдфебель Шутов. Около него собралась кучка солдат.
Рота только накануне вернулась из города, куда ее водили на вторую присягу. Командир роты поручик Кузьмин задержался в городе.
Солдаты, качая головами, рассуждали о том, правильно ли Константин отстранен от престола.
— Нам-то что, — заметил худой и желчный солдат Павел Шурма, — тот ли, другой — а все пороть будут нашего брата!
Вдоль всей деревни, позади хат, тянулся овраг. Там звенели голоса ребятишек, съезжавших — кто на салазках, кто на собственной спине — вниз в овраг и барахтавшихся в рыхлом, пушистом снегу. Скат оврага был весь изрезан следами полозьев, примят и истоптан.
Данило, рослый мальчуган, запустил сверху снежком в маленького Тараску, копошившегося на дне оврага. Тот уже слепил огромный ком и с видом полной неустрашимости собирался было запустить его в своего противника, но вдруг поглядел на дорогу и радостно взвизгнул:
— Настас Митрич!
Он полез на дорогу, карабкаясь по цельному снегу и проваливаясь по колено. Остальные с веселыми возгласами помчались вслед за ним навстречу подъезжавшим саням.
— Настас Митрич! — визжали мальчики на разные голоса.
Анастасий Дмитриевич Кузьмин, прибыв со своей ротой в деревню, сразу подружился со всеми. Особенно ребятишки полюбили его. Он учил их грамоте, разным песням и играм. И когда пел с ними хором или играл в загадки и разгадки, то сам похож был на мальчишку.
Поравнявшись с санями, мальчики немного смутились. Оказалось, что это совсем не Анастасий Дмитриевич, а чужой офицер с каким-то барином в синей шинели и меховой шапке. Офицер с улыбкой кивнул им головой. «Не страшный», — решили мальчики, и двое самых храбрых прицепились к задку саней. Остальные вприпрыжку бежали рядом.
— Что, Анастасий Дмитриевич отлучился? — спросил офицер.
— А як ходили до присяги, так ще не вертався! — весело отвечали мальчики. — Мы гадали, вин з мисту иде — гостинцев везе.
Сани покатились по деревенской улице. Встречные солдаты отдавали честь. Мужики, держа шапки в руках, смотрели на приезжих с любопытством. Мальчики гурьбой проводили сани до ротной хаты, где квартировал Кузьмин.
Солдаты, увидев приезжих, вошли в караульню, помещавшуюся в кухне, налево от сеней. На крыльце остался только фельдфебель Шутов.
— Анастасий Дмитриевич еще не бывали обратно, доложил он офицеру, почтительно кланяясь в то же время его спутнику.
— Нужно тотчас послать в город записку Анастасию Дмитриевичу, — сказал офицер. — Вели достать лошадей и выбери кого-нибудь понадежнее.
И, пройдя в первую комнату, офицер поспешно написал:
«Анастасий Дмитриевич! Я приехал в Трилесы и остановился в вашей квартире. Приезжайте и скажите барону Соловьеву, Щепилле и Сухинову, чтобы они тоже приехали как можно скорее в Трилесы. Ваш Сергей Муравьев».
Передавая запечатанную сургучом записку солдату, явившемуся к нему по приказанию Шутова, он сказал:
— Доставь Анастасию Дмитриевичу в собственные руки. Скачи без промедления.
— Понимаем, — ответил солдат с добродушной улыбкой и бережно завернул записку в кумачовый платок, который он нарочно раздобыл для этого случая.
А на крыльце мальчики плотным кольцом окружили седоусого фельдфебеля и расспрашивали, кто такие приезжие.
— Сергей Иванович над Анастасием Дмитриевичем начальник, — объяснил фельдфебель.
— А чи вин добрый? — любопытствовал маленький Тараска.
— А такой, что лучше не надо! — отвечал фельдфебель.
— Гей, хлопцы! — крикнул Данило. — В снежки!
И мальчики всей ватагой снова понеслись к оврагу.
Сергей и Матвей приехали в Трилесы вдвоем. С Бестужевым они расстались в Бердичеве. Бестужев свернул на Брусилов, чтобы известить о начале восстания полковника Набокова, находившегося там со своим Кременчугским полком, и полковника Пыхачева, командира пятой артиллерийской конной роты.
Братья расположились в хате Кузьмина. Просторные сени отделяли чистую половину от кухни, занятой караулом. Чистая половина разделялась деревянной перегородкой на две комнаты. Одна была светлая с двумя окнами: на улицу и на обнесенный высоким забором двор. Тут стоял старый, продавленный диван с вылезавшей из-под рваной обшивки мочалой. На стене среди картинок и пасхальных яичек висело тусклое зеркальце. Другая комната была совсем маленькая, без окон. Там стояла простая кровать с тюфяком, набитым соломой.
Затихал перезвон мальчишеских голосов над оврагом. Небо стало лиловым и скоро покрылось мигающими точками звезд. В темноте засветились желтыми огнями окна хат.