Братья Муравьевы долго беседовали перед сном. На продавленном диване была приготовлена постель для Матвея. На столе перед диваном горела одинокая свеча и лежал раскрытый томик Жуковского. Матвей сидел на диване, Сергей против него на табурете.
— Обдумай, Сережа, — ласково говорил Матвей.
— Я решился, Матюша, — тихо ответил Сергеи. — Бестужев станет во главе восьмой дивизии и гусарских полков. Он овладеет Житомиром, и колеблющиеся должны будут ему подчиниться. Одновременно я с Черниговским полком и семнадцатым егерским ударю на Киев. Я уверен в успехе, Матюша! — заключил он и улыбнулся.
— Ты ослеплен, Сережа, — сказал Матвей и печально покачал головой. — Ты хочешь чуда. Но я не верю, не верю!
— Так или иначе, но мы выполним долг до конца, — произнес Сергей.
— И наша гибель будет ужасна, — откликнулся Матвей.
Сергей ушел спать в каморку. Он выложил на столик, стоявший у кровати, заряженный пистолет, лог па спину не раздеваясь и сразу уснул.
Матвеи сидел на диване в первой комнате. Он слышал ровное дыхание Сережи. Пламя свечи перекручивалось, пригасало и снова поднималось, острым язычком кверху. Матвей снял щипцами нагар, и свеча стала гореть ровнее.
Он придвинул томик Жуковского и прочел:
Матвей задумался, откинувшись на спинку дивана. Его клонило ко сну. Он снял свой серый сюртук с большими светлыми пуговицами, задул свечу и улегся.
Тяжелая дремота овладела им ненадолго. Ему представилась прямая, уходящая вдаль дорога, освещенная ослепительным солнцем. Посреди дороги рогатка — полосатая рогатка. Он бежит по дороге и хочет перепрыгнуть через рогатку, но ноги точно прилипли к земле. Перед ним уже не рогатка, а чья-то мохнатая голова с вытаращенными, страшными глазами. Он подпрыгивает тяжело и неловко, старается взлететь на воздух, но кто-то схватывает его за ноги.
Матвей дернулся и проснулся. Приподнявшись на постели, он с трудом перевел дыхание. Выбил огонь и зажег свечу. Потом, наскоро накинув сюртук, выбрался через пустые сени наружу, на крыльцо.
Млечный Путь перекинулся с одного края деревни на другой. Было тихо.
Вдруг звякнули где-то бубенцы и замолкли. Матвей стал глядеть в туманную даль дороги. Опять послышался звон бубенцов и потонул в молчании.
На горизонте, в другой стороне деревни, вставал уже бледный свет утра. Бубенцы зазвенели где-то вблизи, резко и часто. Послышался храп лошадей, и Матвей различил в полумраке въезжавшие в деревню сани, запряженные тройкой. В санях сидело двое. Один был в кивере, другой в каске с высоким гребнем.
— Кто тут? — раздался начальственный окрик, когда тройка поравнялась с хатой.
Матвей молчал в оцепенении. Ему казалось, что наяву свершается какой-то страшный сон.
Двое седоков выскочили из саней. Один из них, пониже ростом, в кивере, подошел вплотную к Матвею и пристально вгляделся в его лицо.
— Отставной подполковник Муравьев-Апостол? — спросил он с плохо скрываемой радостью.
Это был Гебель. Матвей узнал его.
— Где ваш брат? — спросил Гебель.
— Не знаю, — беззвучно ответил Матвей.
— А вы что здесь делаете? — спросил Гебель.
— Ничего, — ответил Матвей.
Гебель в сопровождении своего спутника, жандармского поручика Ланга, вошел в сени.
Направо была полуоткрытая дверь в комнату. Оттуда падала в сени неровная полоса света. Налево была дверь в караульню.
Гебель оглянулся на Матвея.
— Пожалуйте в комнату, — сказал он с важностью.
Ланг проводил Матвея в комнату направо, а Гебель распахнул дверь налево, в караульню.
— Фельдфебеля! — позвал он негромко, но строго.
Слышно было, как в потемках зашевелились солдаты. В сени выскочил встревоженный Шутов.
— Расставить часовых кругом хаты! — приказал Гебель. — Да ты спишь, что ли?
Шутов не двигался с места. Он никак не приветствовал начальство, не сказал ни «так точно», ни «слушаюсь, ваше высокоблагородие». Он как бы соображал что-то и стоял неподвижно, глядя прямо в лицо Гебеля, освещенное падавшим сбоку, из комнаты, светом.
Что-то дерзкое почудилось Гебелю в этом взгляде. Он занес было руку, чтобы ударить седоусого фельдфебеля кулаком по голове, но не ударил, а только выговорил сдавленным голосом:
— Поворачивайся, слышишь? Расставь караул!