На этом месте его прервал Николай Иванович Тургенев, давно уже ерзавший на своих креслах.
— Да что тут много толковать! — крикнул он, желая показать, что не нуждается в доказательствах Пестеля. — Президент — вот и все. Le président sans phrases![33] — по-французски повторил он, сердито стукнув палкой о пол.
Пестель поглядел на него с холодной усмешкой.
— Очень рад, Николай Иванович, — ответил он, — что вы разделяете мою мысль.
Встал Федор Николаевич Глинка, раскрасневшийся и взволнованный.
— Господа, — сказал он нежным голосом, — я понимаю доводы Павла Ивановича, я сам республиканец по чувствам, но, господа, не слишком ли поспешно, не слишком ли скоро все это?.. Республика сурова, она требует доблестей Брута и Аристида. Не лучше ли кроткая снисходительность на престоле? Вы знаете несчастье нашей государыни Елизаветы Алексеевны. Она любит своего венчанного супруга, а он — нечего греха таить — изменяет ей. Будучи несчастна сама, она поймет страдания народа. Кроткая женская улыбка, сияющая с высоты престола, — подумайте только, какую радость прольет она в русские сердца! Свергнув государя, отчего нам не возвести на престол его обиженную супругу?..
Громкий хохот приветствовал его слова.
— Пиита! — раздался чей-то голос. — Опиши все это стихами!
Смеялись все. Улыбался Сергей. Один Пестель сумрачно молчал.
Никита приступил к голосованию.
— Кто за республику?.. Кто за монархию? — провозгласил он торжественно.
Республика была принята всеми, за исключением Глинки, который, махнув рукой, решительно заявил:
— Против совести не могу!
— Какое средство может послужить для совершения переворота? — спросил Пестеля Никита, провожая его, вместе с Сергеем, на Мойку, в гостиницу Демута. Пестель на этот раз предпочел остановиться в гостинице, а не у брата.
— Какое средство? — ответил Пестель. — Армия. Мы должны приготовить армию для удара, действуя сначала через офицеров, как это сделал генерал Риего.
— Вы полагаете, солдаты пойдут за нами? — после некоторого раздумья спросил Никита.
— Не сомневаюсь, — ответил Пестель. — В важных частях, в гвардии например, нужно иметь небольшое число солдат, посвященных в наши цели, хотя бы пять-шесть человек. А затем, в решительную минуту, по всей армии будет объявлен солдатам приказ — сместить всех начальников, враждебных народу, и выбрать новых. Если не хватит офицеров, пусть выберут из своей среды. Новые начальники, всем обязанные революции, будут за нас.
Подошли к гостинице.
— А хороши наши филантропы, нечего сказать, — ска* зал Пестель, пожимая обоим руки на прощание. — Все они республиканцы по чувствам, а как дойдет до дела…
Он рассмеялся и скрылся в подъезде.
Матвей оставил строевую службу. Он поступил адъютантом к малороссийскому генерал-губернатору князю Репнину, другу семьи Капнистов, и уехал в Полтаву, где находилось генерал-губернаторское управление. Оттуда Матвей часто ездил в Обуховку и в Хомутец, который перешел в собственность Ивана Матвеевича после смерти его родственника Данилы Апостола.
В конце 1820 года до Матвея дошли слухи о каких-то беспорядках, происшедших в Петербурге, в Семеновском полку. Говорили о «бунте», о «возмущении». В Полтаве он прочел приказ о расформировании Семеновского полка и о переводе всех офицеров в армию. Наконец, сестра Катя, бывшая замужем за флигель-адъютантом Бибиковым, привезла из Петербурга письмо от Сергея, в котором рассказывалось о конце старого Семеновского полка.
Сергей писал:
«Ты, вероятно, знаешь уже о наших происшествиях. О них толкует весь город. Революция в Испании, революция в Неаполе, революция в Португалии, там хунты, тут карбонарии, везде перевороты, совершаемые силой армии во главе с генералами и офицерами, — не мудрено, что и у нас ищут чего-нибудь подобного[34]. Государь, как мне сказал Чаадаев, ездивший к нему курьером в Троппау[35], положительно убежден, что у насесть отрасли карбонариев и что так называемый «мятеж» в Семеновском полку («rébellion» — Сергей писал по-французски) — «дело их рук». Он прямо сказал, что подозревает тут «постороннее внушение» и что все это предпринято для того, чтобы его «напугать» и помешать ему, вместе с Меттернихом, расправиться с «преступной революционной заразой» в Европе.
Но, к сожалению, он ошибается. Ни карбонари, ни наш жалкий Союз с его добродетельной зеленой книгой устава совершенно непричастны к этому делу. Оно создано исключительно усилиями наших умных начальников: корпусного командира князя Васильчикова и начальника бригады великого князя Михаила Павловича. По их проискам был сменен Яков Алексеевич Потемкин, и на его место назначен полковник Шварц, аракчеевский приспешник, тупой фрунтовик, прославленный тем, что забивал солдат до смерти. Приказ о назначении Шварца был объявлен в день пасхи. Это было красное яичко, припасенное нам на Христов день.
Шварц сразу принялся за дело. Он превзошел самых яростных профессоров фрукта. Он рвал у солдат усы и ложился на землю, чтобы лучше видеть, как вытягиваются при маршировании носки. На учении он неистовствовал, швырял шляпу и топтал ее ногами. Изобретательность его не знала предела. Он выстраивал роту в две шеренги друг против друга и по команде «Плюй!» заставлял солдат плевать друг другу в лицо. Офицеры были бессильны. Мы ходили к начальнику штаба Бенкендорфу, но он замазал нам рот лживыми обещаниями. А милый мальчик Михаил был в восторге: поощрял Шварца ежедневными посещениями, дарил ему экипажи и лошадей, — громко восхвалял его усердие. Нечему удивляться: только что скинув детскую куртку, он еще не отвык от игры в солдатики, и Шварц доставлял ему отличное развлечение.
Ты знаешь наших семеновцев. Многие из них грамотные, газеты читают. Петра Малафеева помнишь? Он в Париже и по-французски обучился. Несмотря на тяжесть службы, солдаты все же находили до сих пор время для занятий ремеслами, так что у каждого прикоплено было не меньше пятисот рублей денег. Среди них есть отличные башмачники, султанщики, портные. У них есть даже торговля на стороне. Можешь теперь вообразить себе, как они почувствовали себя при Шварце, который отнял у них все свободное время, даже праздничные дни, лишил всех заработков и подвергал неслыханным унижениям. Зачем тут карбонари, зачем зеленая книга устава? Для произведения революции достаточно у нас одного Шварца.
Но я тебе расскажу по порядку, как все произошло. Вечером 16 октября государева рота[36], собравшись в. коридоре, вызвала к себе ротного командира Николая Ивановича Кошкарева (помнишь его?) и заявила жалобу. Николай Иванович уговаривал отложить жалобу до инспекторского смотра.
— Чего откладывать, — был ответ, — коли сам генерал (то есть Васильчиков) на последнем смотру запретил жаловаться. Так и сказал: кто заявит неудовольствие — под палками умрет. Не нам одним, всем невтерпеж. Мы за весь полк стараемся.
Кошкарев пошел к батальонному Вадковскому, тот — к Шварцу. Шварц не посмел идти в казармы и бросился в штаб к Бенкендорфу. Бенкендорф полетел к Васильчикову. Васильчиков сказался больным, и начался переполох. Ужасные слова: «Взбунтовалась государева рота!» — были произнесены громогласно.
На другой день Михаил два часа держал роту на ногах, требуя выдачи зачинщиков. Рота стояла как вкопанная, и Михаил уехал взбешенный. Однако список «зачинщиков» имелся у Кошкарева: об этом еще ранее позаботился услужливый фельдфебель. Добрейший Николай Иванович потом говорил, что потерял список. Но я полагаю, что он просто его уничтожил. Его доброта не прошла ему даром: сейчас он предается военному суду.
Вечером 17 октября Васильчиков, заманив обезоруженную роту в штаб корпуса, арестовал ее и отправил в крепость. Около часу ночи меня разбудил унтер-офицер:
34
Революция в Неаполе — в июле 1820 года, революция в Португалии — в августе 1820 года. И там и тут была установлена конституция по образцу испанской, то есть с сохранением монархии. Революционные общества в Испании назывались хунтами, в Италии действовало общество карбонариев (угольщиков). Во главе революции в Неаполитанском королевстве (Италия разделялась тогда на множество самостоятельных владений с королями и герцогами из австрийской династии Габсбургов) стоял генерал Пепе, в Португалии — полковник Сепульведа.
35
Конгресс в Троппау (в Австрии) собрался в октябре 1820 года, после неаполитанской революции. Его задачей была выработка мер для подавления революционных движений.