— Не тратьте заряды, майор, по-пустому! — прозвучал над самым его ухом насмешливый голос Сухинова.
И ударом в спину Сухинов швырнул майора в середину солдатской толпы.
В один миг солдаты сорвали с майора эполеты и разодрали пополам мундир, ухватившись с обеих сторон за фалды. Майора щипали за уши, били по шее и щелкали в нос. Полы разодранного мундира трепались по воздуху, как отшибленные крылья. Солдаты перебрасывались толстым майором, как мячиком, и припевали при этом слова из солдатской песни:
— Братцы, братцы… — лепетал присмиревший майор.
Восставшие роты двигались к городской площади, волоча майора за собой. Майор трясся не столько от холода, сколько от страха.
Между тем на площадь, бросая караульные посты, стекалась шестая мушкетерская рота. Встреченный общим восторгом, явился Щепилла, предводительствуя приставленным к нему караулом. Вслед за ним пришел со своими караульными арестованный Соловьев.
Миролюбивый вид мятежного войска успокоил жителей. Город ожил. Евреи открыли свои лавки. Прилегающие к площади улицы наполнились народом — мастеровыми, дворовыми людьми, майданщиками с ближайших заводов.
Наконец показался отряд Муравьева. Сергей шел впереди — с поднятой головой, твердым шагом. За ним, на некотором расстоянии, шла пятая мушкетерская рота под командой Кузьмина. С четвертой мушкетерской ротой шел растерянный и бледный штабс-капитан Маевский. Его роте была доверена защита города, но она присоединилась к восставшим, а он не посмел сопротивляться. В хвосте отряда, потупившись, шел смущенный поручик Петин. Его вторая рота была в авангарде, под. командой Сухинова. Матвей в своей синей шинели ехал в обозе.
Жители с любопытством смотрели на Сергея.
— Вот он самый, ихний начальник, — говорили в толпе.
Муравьев распорядился отправить майора на ту самую гауптвахту, где сидел Соловьев.
К майору приблизился Щепилла.
— Ну что ж, майор, сопротивление бесполезно, — сказал со смехом Щепилла. — Видите: воинская сила. Вы арестованы волей восставшего народа.
Майор вдруг упал на колени перед Щепиллой.
— Батюшка Михаил Алексеевич, помилуйте! — закричал он отчаянным голосом. — Сжальтесь, отец родной!
Соловьев бросился поднимать майора.
— С ума вы сошли, майор! — говорил он в негодовании. — Стыдитесь! Ничего с вами не будет.
— Голубчик, отец родной, не губите! — вопил майор, ползая на коленях. — Ей-богу, я ни в чем не повинен. Разве что иной раз по уху съездишь — так ведь на то служба!
Солдаты подхватили майора под руки и потащили на гауптвахту. Майор бился, как пойманная птица, и беспомощно бормотал:
— Братцы, отпустите! Вот вам Христос, ни в чем не повинен. Разве что иной раз по уху — так верьте, что от чистого сердца!
Солдаты смеялись и приговаривали, подталкивая майора:
— Ну что там, ступай, коли велят!
Очутившись на гауптвахте, майор снова упал на колени.
— Голубчики мои! — простонал он. — Сделайте такую милость!
— Чего еще? — рассердился Щепилла. — Сказано — ничего не будет, ну и сидите смирно.
— Сжальтесь надо мной! — жалобно всхлипывал майор, утирая слезы фалдами разодранного мундира. — Прикажите принести рому. Все в штабе осталось — пять бутылок. Там, в казенном шкафу.
Громовой хохот, потрясший всю гауптвахту, не дал ему окончить. Хохотали солдаты. Взявшись за бока, хохотал густым басом Щепилла.
— Ну, братцы, тащите-ка сюда ром, все пять бутылок! — выговорил наконец Щепилла сквозь хохот. — Утешьте удалого майора!
Муравьев расположился в помещении штаба. В приемной толпились просители. Явился помещик Милевич с просьбой охранить его жену от грубости девок.
— Вы меня поймете, вы человек просвещенный, — говорил он, убедительно прижимая руку к сердцу. — А то ведь холопы, то есть мужики, — хамы.
Когда стемнело, прибежала в деревенском платочке заплаканная Христина Федоровна.
— О, спасите моего мужа! — стонала она, заламывая руки. — Они хотят его совсем убить, а Густав такой чувствительный, такой нервный!
— Я рад, что ваш муж остался жив и что на совести моей нет убийства, — сказал Сергей серьезным, искренним тоном. — Я очень жалею о том, что произошло. Но это было неизбежно. Теперь успокойтесь: Густаву Ивановичу больше не угрожает никакая опасность. Вокруг его дома сейчас же будет поставлена надежная охрана.
— О, вы великодушный человек, — сказала Христина Федоровна, заливаясь слезами. — Я вам так благодарна!
XIX. СВОБОДА ИЛИ СМЕРТЬ!
Бестужев присоединился к отряду во вторник, на пути в Васильков. Вечером в среду, после занятия Василькова, Сергей созвал в штабе военный совет из офицеров, принадлежащих к тайному обществу, для решения вопроса о дальнейших действиях, и Бестужев доложи а собравшимся о результатах своей поездки.
Бестужев был за то, чтобы идти на Житомир через Брусилов. В Брусилове — Кременчугский пехотный полк и Пыхачев с его пятой конной артиллерийской ротой. Правда, полковник Набоков, командир Кременчугского полка, ничего не обещал, но Бестужев объяснял это его осторожностью. Набоков — старый семеновец, полковой товарищ Сергея Муравьева, и на него можно положиться. А главное — пушки Пыхачева.
— Да, да, Пыхачев! — пронеслось по собранию.
— Пыхачева я видел, — с жаром говорил Бестужев, — и убедился, что он нетерпеливо ждет минуты, когда сможет обратить свои пушки против Житомира. В Лещине он клялся, что первый выстрелит за свободу отечества. Обстоятельства вынуждают его уступить эту честь нам, но, чуть только мы приблизимся к Брусилову, его пушки окажут нам помощь. Тогда Житомир и весь корпус в наших руках!
— Житомир в стороне, и идти туда далеко, — заметил Кузьмин. — Не лучше ли сразу ударить на Киев?
— Киев ближе, — поддержал его Щепилла, — и там тоже есть пушки!
— Мы не можем быть уверены в содействии киевских пушек, — возразил Бестужев. — А там Пыхачев. Он исполнит свою клятву.
Затеялся спор. Кузьмин и Щепилла доказывали выгоды неожиданного нападения на Киев.
— До Киева всего один переход, — говорили они. — Там еще ничего не известно. Быстрота и натиск прежде всего, только это решит дело.
— Да, но Пыхачев… — пробовал спорить Бестужев.
— Да что такое Пыхачев? — рассердился вдруг Кузьмин. — За нас везде будут солдаты!
Он даже покраснел от волнения.
— Ты забываешь, — обратился Соловьев к Кузьмину, — что около Житомира восьмая бригада и наши славяне!
— Да, конечно, — подтвердил Сухинов, — там наши друзья.
Выслушав все мнения, Сергей объявил свое решение: завтра же двинуться на Брусилов, по направлению к Житомиру.
— Если у нас будет весь третий корпус, — сказал он, — то этого достаточно, чтобы остальные присоединились к нам без сопротивления. Тогда и Киев и Могилев в нашей власти.
Он тотчас распорядился послать в первую гренадерскую и первую мушкетерскую роты приказ идти прямо в Мотовиловку — деревню, находившуюся на пути в Брусилов, — и там ожидать его с остальными ротами. Туда же должен был привести вторую мушкетерскую роту подпоручик Быстрицкий.
С наступлением ночи Сергей уединился в кабинете. Он сидел за тем самым столом, на котором недавно стояли бутылки майора Трухина, и переписывал свой революционный «катехизис», чтобы завтра перед походом прочесть его солдатам.
В кабинет к Сергею приводили арестованных.
На Киевскую заставу прискакали с новыми бумагами для Гебеля жандармские офицеры Несмеянов и Скоков. Они были вне себя от изумления, когда караульные задержали их.
— Не проспались, черти? — бесился поручик Несмеянов. — Пьяны вы тут, что ли? Не видите, кто едет!