Передо мной одинокий старик, одинокий так, как только может быть одинок человек, потерявший все, что ему было дорого. Человек, все достояние которого - в нескольких письмах и фотографиях. И все-таки передо мной счастливый человек. Счастливый, богатый и добрый.
* * *
- Зачем вы пришли, Петр Алексеевич? Вам еще надо лежать!
Он ответил желчно:
- Допускаю, что вам не слишком приятно меня видеть. Допускаю. Но я еще на работе. И поскольку я знаю, что Ирина Феликсовна больна...
- Но ведь приехал Владимир Михайлович!
- ...и поскольку я знаю, что Ирина Феликсовна больна, а Владимир Михайлович не может так быстро войти в курс дела, я позволил себе...
Он еще долго меня отчитывал - я уж и не рада была, что начала.
Когда-то, вскоре после нашего приезда в Заозерск, Петр Алексеевич сказал:
- Плохие у вас помощники, Галина Константиновна. Я больной старик. Ступка пьет, стало быть, может подвести в самую трудную минуту. Ирина Феликсовна... конечно, она очень мила... но она ведь нечто среднее между цветком и птичкой, от нее толку будет не много.
Когда Ирина Феликсовна заболела, все увидели, как много лежало на ее плечах. Она работала весело, ни на кого не перекладывала своих забот. Поэтому никто не задумывался над тем, что она делает, много ли времени и сил нам отдает. Но сейчас мы видели - без нее не обойтись. Владимира Михайловича слишком поглощали его подопечные, Ступка был по горло занят в мастерских. Правда, Женя был толковым председателем совета и дежурные работали как часы, а все же я, уходя в город или в Ожгиху, всегда тревожилась. Нет, видно, душа не может сразу быть в нескольких местах, она всегда сосредоточивает свои силы на чем-нибудь одном. Даже когда я бывала с ребятами на Незаметной, все понимали: я не с ними, я там, в больнице. Конечно, хорошо, если Петр Алексеевич начнет работать. Но он так слаб, так задыхается при ходьбе, кашель с таким хрипом вырывается из его груди... Однако спорить я не стала, в этом не было никакого смысла... И Петр Алексеевич начал работать. Работал он не так, как прежде. Прежде ребята слушались его, и только. Но если надо было спросить или поделиться новостью, искали меня, Иру Феликсовну, бежали в мастерскую к Ступке, на кухню к Лючии Ринальдовне. А сейчас... Сейчас Наташа ворвалась в дом с криком:
- Письмо! Петр Алексеевич, слышите? Мне от Короля письмо!
В другой раз Миша сказал ему:
- Петр Алексеевич, сегодня мы в школе подчеркивали прилагательные. Я подчеркнул "угрюмый" и вспомнил про вас.
Петр Алексеевич поклонился и сказал:
- Благодарю.
- Не на чем, - ответил Миша. - Я вас часто вспоминаю.
Сейчас Петр Алексеевич многих стал называть по именам.
"Наташа", - говорил он, и это звучало совсем по-другому, чем "Шереметьева". Наташа... Женя... Миша... А раз он очень удивил меня, сказав задумчиво:
- Я уверен, у Щеглова за душой что-то такое, чего мы не знаем... У меня есть чутье. Чутье на людей, у которых на душе камень.
Однажды, вернувшись домой, я застала Петра Алексеевича у нас на Закатной. Он сидел за столом и просматривал тетрадки Егора.
- Что ж, - говорил он, словно про себя, - ты не терял времени даром... хвалю... Но вот тут - посмотри - ты решал задачу неэкономно, длинно. Это то же самое, что идти на Незаметную улицу через базар, госпиталь и Лесную. Посмотри.
Но Егор не мог смотреть в тетрадь. Его, как и Лену, поглощало другое. Вера, дочь Валентины Степановны, болела ангиной, и поэтому Юлечкину колыбель перенесли в нашу комнату. Зося сидела рядом и вязала, время от времени поглядывая на дочку. Петр Алексеевич ее мало беспокоил, она не знала, кто он, и не смотрела в его сторону. Еще стоя на пороге, я перехватила взгляд Лены и вдруг подумала: а ведь и Петр Алексеевич не знает Зоси - он болел, когда она приехала, а я, навещая его, ничего ему не рассказала. Вот только если Владимир Михайлович... Петр Алексеевич никогда не позволял себе удивляться и не задавал никаких вопросов. Не знаю, что он подумал, увидев в нашей комнате новое лицо. Сейчас он объяснял, как короче и быстрее решить задачу, и все остальное для него не существовало. Но Егор не слушал. Я видела: они с Леной оглушены и взволнованы этой безмолвной встречей, тем, что люди, так кровно связанные, ничего не знают друг о друге, хотя и сидят под одной крышей, на расстоянии протянутой руки.
- Повтори! - сухо сказал Петр Алексеевич.
Егорка растерянно улыбнулся, потом провел рукой по глазам - он всегда делал так, когда его что-нибудь смущало.
- Я не понял, - сказал он.
- Неправда. Ты просто не слушал. Почему не слушаешь? Отвык? Устал? Болен? Или, может быть, надоело?
- Он весь день занимался, - вдруг певуче сказала Зося. - Притомился...
Егор и Лена застыли. Они впились глазами в Петра Алексеевича, но тот даже не повернул головы.
- То одну книжку возьмет, то другую, и все пишет, все пишет. продолжала Зося. - Он и мне говорит - хочешь, буду тебя учить? Но где уж сейчас - некогда... Вот война кончится... - Зося спохватилась, испуганно посмотрела на Петра Алексеевича: - Извините, помешала. Я нечаянно. Я просто, чтоб вы не думали... он не ленивый...
Вдруг Петр Алексеевич встал и, не глядя на Зосю, шагнул к колыбели. Он стоял и с высоты своего огромного роста, не наклоняясь, смотрел на девочку. Зося приподнялась - ее удивила и испугала эта молчаливая пристальность. Она вопросительно взглянула на меня. Я кивнула: не бойся, мол. Она снова села, но не принялась за вязанье, а, словно почуяв какую-то опасность, напряженно смотрела на странного старика.
- Здесь трудно заниматься, - своим обычным сухим и неприязненным голосом сказал Петр Алексеевич, возвращаясь к столу. - Пойдем на кухню.
- Господи! - воскликнула Зося. - Так лучше мы с Юлечкой на кухню!
- Нет, - сказала я, - там дверь в сени неплотно закрывается, Юлечку может продуть... Егор, накинь куртку.
Егор послушно стал надевать старую Федину куртку, Лена поспешно перетаскивала учебники.
- Ну и ну! - мимоходом шепнула она.
Петр Алексеевич прошел в кухню, и я услышала, как он говорил:
- Так вот, видишь ли, когда ты изволил о чем-то раздумывать, я пытался тебе объяснить, что решать задачу так, как ты ее решал, - это то же самое, что идти на Незаметную улицу, которая находится за углом, через базар, госпиталь и Лесную...