С того дня он больше не выдал себя ни словом, ни движением.
* * *
- Мама, Андрей разлюбил Мусю или просто он такой волевой? - спросила однажды Лена.
- Станет он ее любить! - мстительно сказал Егорка.
- Он вырвал ее из своего сердца? - задумчиво спросила Лена.
Я не удержалась от смеха, и она посмотрела на меня с удивлением:
- Нет, правда, как ты думаешь? Почему ты смеешься? Ты думаешь, как Егор, что он просто разлюбил?
- Нет, я думаю, как ты, что он... волевой. Он умеет молчать, когда больно. Я очень уважаю его за это.
Егор стоял на своем твердо:
- Не понимаю, как можно любить такую!
- А как можно взять да перестать? Ну, вот, например, мы бы оказались не такие, как ты думал, оказалось бы, например, что мы тебя не любим, - ты сразу бы нас разлюбил?
- Я бы умер, - сказал Егор.
И от простых этих слов у меня мороз пошел по коже.
Егорушка совсем не похож на Федю. В нем нет Фединой мрачноватой страстности, Фединой угрюмости. Он тих, мягок. Доверчив. Но иногда - в повороте головы, в нечаянном движении или вот, как сейчас, в случайном слове - вдруг встает передо мной Федя.
И Егор и Лена много заняты по дому. Но если выдается свободная минута, они читают. Читают страстно, запоем, одни и те же книги - друг за другом или даже одновременно, и тогда начинается крик: "Ты опять взял "Овод"?", "Ты опять утащила у меня "Великое противостояние"? Ты же обещала не трогать, пока я не дочитаю!"
Иногда они ссорятся.
- Надел бы куртку, простудишься, вон как от окна дует! Почему шею не вымыл? Давай пуговицу пришью, ходишь расхристанный, заучился! - говорит Лена.
- Ну что ты пристала? - беззлобно отвечает Егор. - Что ты меня все время воспитываешь? Ты на мне тренируешься, да? На мне проверяешь свой учительский талант? Отвяжись!
- Не отвяжусь! Я хочу, чтоб ты был не хуже других!
- А я и так не хуже. Конечно, мне до Лопатина далеко, так ведь, как там ни мой шею, как ни вытирай руки, мне за ним все равно не угнаться.
Это камешек в огород: Лена как-то сказала неосторожно, что она никогда не видела таких аккуратных, вежливых и начитанных мальчиков, как Костя Лопатин. И теперь Егорка ни за что не упустит случая помянуть Костю:
- Ну ясно, разве я умею вежливо ответить, - вот бы Костю сюда! Ну какие ж у меня способности, - вот Костя!..
Однажды, когда Петр Алексеевич сдержанно, по своему обыкновению, похвалил Егора за успехи в английском языке, Егор спросил:
- А как у вас там Лопатин занимается? Хорошо успевает?
- Лопатин? - Петр Алексеевич поднял брови. - Лопатин? Довольно посредственные способности. Большое самомнение, но способности - средние.
- Та-ак! - со значением сказал Егор.
Я не думала, что Егору, кроме немецкого, который проходили в школе, надо заниматься еще и английским; худой, слабый, он и без того целыми днями сидел за учебниками. Но Петр Алексеевич стоял на своем:
- Способности к языкам редкие. Уж пускай позанимается, покуда я жив. Он схватывает легко, без усилий. И любит это. Зачем же мешать?
* * *
- Пусти меня к себе на урок во второй класс. Я хочу посмотреть, как ты с малышами.
- Приходите, - ответил Андрей. - Хоть завтра!
И я пришла. Я зашла в класс до звонка и сразу увидела Степу Ивашкина, сына хозяйки Петра Алексеевича.
В прошлом году я сидела у директора, когда он пришел записываться в школу.
- Документов нету, потеряли, - сказал он тогда. - Мое фамилие Ивашкин.
Директор Марья Сергеевна спросила, готовясь записать в книгу:
- Имя?
- Степа.
- Отчество? Он молчал.
- Что же ты молчишь? Какое у тебя отчество?
Он молчал.
- Ну, как звали твоего отца?
- Не знаю.
У парнишки так потемнело лицо, так отяжелели веки и сжались губы, что я бы на месте Марьи Сергеевны отступилась. Но она не унималась:
- Как это ты не знаешь? Имя своего отца не знаешь?
- Не знаю.
- Гм... Как же записать?.. Ну, если ты сам не знаешь - как называет его твоя мать, когда говорит о нем?
- Кобель.
Чего больше было в его голосе - тоски или вызова? Несмотря на малый возраст и мелкий рост, Степа Ивашкин оказался одним из самых больших озорников в школе. По-моему, тут было то же самое, что с Сеней Винтовкиным: таким способом он утверждал себя. Так обращал на себя внимание. Так заставлял помнить о себе. Он рос, как сорная трава, без всякого присмотра. Его мать, кладовщица в магазине, дома почти не бывала, и в прошлом году старушка классная руководительница заговорила с ней о детском доме. Но мать ответила:
- Нарожайте своих и отдавайте. А мой будет при мне.
Время от времени до меня доходили слухи о каком-нибудь Степином подвиге: то он бритвой разрезал чье-то пальто на вешалке, то во время урока плясал на подоконнике и чуть не свалился на мостовую. По сравнению с ним наш Сеня был тише воды, ниже травы.
Войдя в класс, я тотчас увидела Степу. Ребята еще не расселись по местам, до звонка оставалось минут пять. Степа стоял у доски и выводил на ней какие-то каракули..
- Ивашкин, положи мел! - молила его девочка с торчащими косичками. Ивашкин, я же сегодня дежурная! Ивашин, отойди! Мне надо стереть с доски, сейчас Андрей Николаевич придет.
В голосе ее звучали слезы. Но Ивашкин и ухом не вел.
Я подошла, взяла у него мел и положила на место:
- Садись-ка, сейчас звонок.
Он, не сопротивляясь, отдал мел. Повернулся к окну, задумчиво посмотрел на улицу. Потом глубоко вздохнул, словно задумал что-то, и... полез на шкаф. Да, он взял стул, влез на него, потом левой ногой уперся в раму классной доски, подтянулся на руках и взлетел на шкаф, где и уселся, безмятежно глядя на меня сверху.
Дежурная чуть не зарыдала в голос:
- Ивашкин! Сойди! Ну что тебе, жалко? Сойди, говорю!
Зазвенел звонок, и тотчас в дверях показался Андрей. Я уселась на заднюю парту, ожидая, что он скажет, что сделает. Но он ничего такого не сделал. Поздоровался с детьми, мельком взглянул на шкаф и отвернулся.
- Соня, кого у нас нет сегодня?
Встала дежурная и, тараща голубые глаза, ответила:
- Круглова Мити и Петрушенко Нины. Они больны. Андрей Николаевич, а Ивашкин...