Он не слышит, но я снова и снова повторяю то, что уже говорила, когда видела его в последний раз.
- Буду писать, - говорила я тогда. - И посылки посылать. Работай хорошо, срок сократят, вернешься.
- А примете?
- Зачем спрашивать? Вернешься домой. К своим.
- Не пишите Семену Афанасьевичу. И Королю не пишите про меня. Обещаете?
- Обещаю.
Он уронил голову мне на колени и заплакал - трудно, безнадежно, виновато.
И вот сейчас мы смотрим друг на друга, он по ту сторону решетки, я по эту.
- Гражданка, сколько раз говорить: тут стоять не разрешается. Если каждый будет тут стоять... - Конвойный давно уже гонит меня, и я в который раз отвечаю: не уйду, пока не отойдет поезд.
- Кто у вас там? Брат?
- Сын.
- Вот воспитают... А потом плачутся. Воспитывали бы как полагается, не плакали бы теперь.
Поезд трогается. Я иду рядом и гляжу в окно. И последнее, что я вижу, как искажается рыданиями Петино лицо.
...Ночь. Я лежу без сна. И смотрю на белую полосу. Бывают такие минуты в жизни человека. Отчаянные. Когда готов на унижение, на слезы. Когда не можешь собрать сил, чтобы оглядеться. Тогда никто, никто не поможет.
Мне грех жаловаться. У нашего дома много друзей. И судья Корыгина. И председатель Ожгихинского колхоза. И Соколов. Вот и Федотов сказал: приходите, поможем, у нас люди отзывчивые. Мне нужны отзывчивые люди. Очень нужны.
Раза два приходил к нам представитель завода металлоизделий и говорил: зайдите, приготовили вашим ребятам подарок, подбросим башмаков, бельишка. И тогда к ним шел Ступка. Или Петр Алексеевич с Женей Авдеенко. Привезли и башмаки и бельишко. А я не шла. Да и что идти - сейчас уже ничем помочь нельзя. Никакими подарками, никакими башмаками Петю не вернешь.
* * *
Вот и снова осень. Как странно идти по большому городу. Высокие дома. Широкие улицы. Троллейбус, трамвай. Несмотря на ранний час, на улицах людно. После маленького тихого Заозерска Дальнегорск, куда я попадаю не часто, всякий раз кажется мне огромным. Совещание заведующих детскими домами начнется еще не скоро. Я уже позавтракала и теперь брожу по городу.
Вчера заведующий облоно Ильин сказал, что в Дальнегорск прибыл эшелон с детьми-дошкольниками. Надо скорее разобрать малышей но домам.
Он просил всех нас подумать - кто может взять этих ребятишек. Если каждый детдом возьмет десять... двадцать... тридцать человек... Да, он знает, положение у нас у всех трудное. Но как же быть? Это дети из освобожденных районов. Дети-сироты. В каждом городе детские дома брали детей, неужели Дальнегорская область останется в стороне? Он просит, очень просит вас подумать.
Я знаю, мне нельзя взять больше ни одного ребенка. Некуда будет уложить, посадить. Мы не так давно приняли ленинградцев, нам тесно и трудно. И думать нечего. И вдруг я поняла, что со вчерашнего дня ни о чем другом не думаю. Только об этих ребятишках, которых привезли сюда, в Дальнегорск.
Зашла на телефонную станцию, попросила разговор с Заозерском. Усталая, охрипшая девушка сказала, что сможет соединить не раньше чем через три часа. А наше совещание начнется через час.
- Мне по очень важному делу, - сказала я робко.
- У всех важные дела! - надрывно закричала девушка. - Сейчас нет неважных дел. Подумаешь, у ней у одной во всем свете важное дело! Кого вам там, в районо? Калошину? Идите говорите! Заозерск на проводе!
Я побежала в кабину и схватила трубку:
- Товарищ Калошина? Это я, Карабанова! У меня очень важное дело...
Я рассказала про детский эшелон и попросила, чтобы вечером Ирина Феликсовна была в районо у телефона. Чтобы до вечера она посоветовалась с детьми. Чтоб все на месте сообразила, Думаю, можно взять человек шесть. Как скажут ребята?
- А вы как считаете? Алло, алло! Товарищ Калошина!
- Да и считать нечего. Помещения-то у вас нет?
Что-то застрекотало в трубке, потом щелкнуло. Больше я ничего не слышала.
- Я же говорила! Не время сейчас Заозерску! Приходите через три часа! снова хрипло закричала девушка. - Оформляю второй заказ!
Когда я пришла в городской театр, совещание, уже началось. Я села в задних рядах, с краю. На трибуне стоял высокий пожилой человек. Он рассказывал о своем детском доме. Я с завистью слушала о большом подсобном хозяйстве, о богатом урожае картофеля и овощей.
- Ну, так он здесь уже лет двадцать, не меньше. Нашел, чем удивить, проворчала моя соседка. - А вот попробуй на пустом месте. Как я... А тут еще велят брать этих маленьких. Поверите, сутки ломаю голову. Некуда мне их брать, ну вот некуда, хоть плачь.
Того, кто был на трибуне, я слушала вполуха. Я, как и соседка моя, ломала голову. Нам бы еще одну комнату. Нет, надо две. Ведь это малыши. Им надо играть... Не могут же они целый день сидеть в спальне. И не могут есть за нашим столом, им нужны маленькие столы, маленькие стулья. Ну, с этим мы бы сладили: столярка у нас хорошая и ребята - мастера умелые. И сетки для кроватей сами сплетем. Но что об этом думать, если помещения нет. Зачем я звонила в Заозерск, если знаю, что ровно ничего поделать нельзя?
Придя на телеграф, я с порога услышала:
- Карабанова! Карабанова! Вызывает Заозерск! Пятая кабина! Карабанова! Заозерск, Карабановой нет!
- Есть! Я! Это я!
- Чего же вы! Ору из всех сил, а вы в молчанку играете!
Я не стала слушать, что она там еще кричала. Потыкавшись в разные двери, нашла наконец пятую кабину.
- Галина Константиновна? - В трубке звучал свежий молодой голос Иры Феликсовны. - На совете дома решили взять десять человек.
- Но...
- Мы все обдумали и рассчитали. Мы уже были в детском саду, смотрели мебель.
- Ирочка, а помещение?!
- Как, я не сказала? Мы пошли в райком. Да, к Соколову. Он говорит, нам отдадут дом Паченцевых. Там одна горница двадцать метров, а другая шестнадцать, да еще кухня. Мы были там, смотрели. Печка отличная! И Соколов сказал, что завтра нам подбросят дров. Приезжайте скорее!
На ходу завязывая платок, я бежала к городскому театру.
Молодец, мысленно говорила я Ире, молодец! Так отлично сообразила, так быстро справилась!
Дом Паченцевых стоял через дорогу, на той же Незаметной улице, где жили мы. Отец и два сына были на фронте, мать месяц назад переехала к родным в Зауральск, оставив дом в распоряжение райсовета. Что ж, мы будем платить. И ей подспорье, и мы выйдем из положения.