Один из главных сыщиков Аракчеева, сорокалетний мужик Калмыков Афанасий, худой и длинный, с вдавленным подбородком, задолго до рассвета приехав на Литейную улицу и отпустив извозчика, направился к дому Аракчеева. Увидев огни в окнах кабинета графа, постучался. Двери были на засове, и их долго никто не открывал. А когда они распахнулись, перед Калмыковым встал рослый солдат с ружьем в руке.
— Что тебе? — небрежно спросил солдат.
— У меня неотложное дело к их высокопревосходительству генералу Аракчееву.
— Почто такую рань? — недовольно сказал солдат и дернул за шнур, что свисал на стене.
Спустя несколько минут, появился офицер с заспанным лицом — младший адъютант Аракчеева. Выслушав просьбу Калмыкова, сухо ответил:
— Приказано нонче никого не принимать, да еще в такое время, когда они еще опочивают.
— Нет, нет, господин офицер, в окнах их кабинета горят огни. Я прошу доложить, что прибыл Орел.
Калмыков тайно носил эту кличку, она служила ему паролем, который знал только Аракчеев.
Офицер немного подумал, но тут же круто повернулся и, позванивая шпорами, направился на второй этаж. Там через дверную щель увидел лучик света, тихонько постучал, прислушался, ответа не было. Второй раз постучал чуть сильнее и тут же услышал знакомый голос: «Войдите».
Аракчеев в зеленом атласном халате сидел возле письменного стола, просматривал какие-то бумаги. Он поднялся от стола, протянул рукою по своему ежику и в расстегнутом халате предстал перед адъютантом. Офицер только сейчас разглядел своего господина: жилистый, сутуловатый, толстая, продолговатая, словно конская, голова сидела на длинной худой шее.
— К вам просится какой-то гражданин Орел, — доложил.
Услышав знакомую кличку, Аракчеев как-то судорожно и грозно поморщился. Он знал, что Орел мог явиться к нему только с особо важным делом. «Не заговор ли какой обнаружил, а может, деньги еще потребовались», — пронеслось в голове графа.
— Проводи, — буркнул Аракчеев и сам ушел переодеваться.
Адъютант спустился к входным дверям и в присутствии караульного солдата бесцеремонно обшарил посетителя: нет ли при нем какого-либо оружия. Так было заведено с тех пор, как однажды крестьянин, прибывший с прошением к графу, бросился на него с ножом и только случайно не убил его.
Сейчас, кроме бумаг, при посетителе ничего не было обнаружено, и адъютант предложил ему следовать за ним.
Аракчеев, встретив сыщика с ледяной вежливостью, спросил:
— Что там у тебя?
Тот, ничего не говоря, сунул руку в боковой карман серого френча, извлек оттуда бумагу, но Аракчеев бумагу не взял, зло сказал:
— Что суешь. Сказывай, что тама…
— Здеся всего столько, что враз не скажешь, позвольте прочесть. Мои люди ночью перехватили у приезжих из Малороссии.
— Читай…
Сыщик успел только прочитать слова «великий государь», как Аракчеев остановил его:
— Постой, коль письмо написано самому государю, тебе негоже читать, дай-ка сюда…
Взяв бумагу, Аракчеев присел к столу, прочел:
«Великий Государь!
Скоро год, как нас, крестьян села Червона Каменка, записали в эскадрон и село стало военным поселением. На всех мужиков и мальчиков, коим исполнилось семь годков, надели военные мундиры, и с энтих пор нет для нас жизни, а есть сущий ад. Прибавь нам, Государь, подать, требуй из каждого дома по сыну на службу, отбери у нас все, выведи нас в степь, мы охотно согласимся на это, у нас есть руки, мы и там примемся работать, и там будем жить, но не тронь нашей одежды, не тронь обычаев отцов и дедов наших, не мучь нас муштрою, не дай нас в руки Аракчееву…»
Мясистые уши Аракчеева становились пунцовыми, а когда он дочитал письмо и бросил его на стол, огромные глаза злобно заблестели: — Где взял?
— Отобрали у мужиков, прибывших к царю.
— Вот как! Сколько их и где они?
— Четверо, сейчас на Сенной площади, в подвале.
Словно разъяренный зверь, Аракчеев зашагал по кабинету. Из головы не выходили слова «не дай нас в руки Аракчееву».
— Допросить и уничтожить! — грозно распорядился Аракчеев. — Сделайте все тихо…
— Извольте доложить, при отбирании бумаги один чинил супротивление, дак его сразу порешили…
— Ну-с, ступай, — сказал Аракчеев, но Калмыков мялся и не уходил.
— Что еще?
— Надобно деньжат малость на расходы.
— Так бы и сказал.
Аракчеев подошел к сейфу, скрипнул ключом, достал пачку денег, бросил ее на стол.
Усадьба Давыдовых размещалась на окраине села Каменки. Двухэтажный белый дом представлялся взору за несколько верст от села. Высокий дощатый забор окружал дворовое и садовое места. Разные хозяйственные постройки и среди них большая конюшня находились справа от главного дома, а красивый флигель, едва заметный из-за деревьев, располагался с другой стороны двора. Во флигеле вторую неделю жил унтер-офицер Шервуд. Сюда его привез из Миргорода полковой командир, чтобы тот отремонтировал мельницу Давыдова. Шервуда знали как хорошего механика, науку эту он перенял от отца, которого еще царь Павел выписал из Англии много лет назад в качестве механика, тогда его сыну Джеку шел второй год. Джек рос и учился в России. Став Иваном Васильевичем, в возрасте 21 года вступил на военную службу в 3-й Украинский уланский полк рядовым вольноопределяющимся. Спустя некоторое время был произведен в унтер-офицеры, да так и застрял на этом звании, хотя служил уже шестой год. Вторую неделю мая Шервуд жил в Каменке, подымался ранним утром, завтракал и верхом на лошади уезжал на мельницу, там работал до обеда; во второй половине дня снова приезжал на некоторое время на мельницу, чтобы присмотреть за работой своих помощников, двух пожилых мужиков из дворовых Давыдова, которые умением не уступали Шервуду.