Лунин хорошо знал, что на образе, который носил покойный Бестужев-Рюмин, «славяне» дали клятву в день объединения с Южным обществом, и загорелся желанием иметь эту реликвию.
— Лунин попросил продать ему.
— Разве можно святым торговать? — удивился старик.
Когда Лунин объяснил ему, почему он хочет иметь этот, а не другой образ, старик задумался, а два дня спустя принес и отдал Лунину.
— Пусть бог тебя милует, а покойного дюже жалко, совсем мальчонок был, царство ему небесное…
В тот же день Лунин мысленно поклялся до конца дней своих бороться с деспотизмом. Как показало будущее, свою клятву он сдержал, а когда, находясь в самой страшной царской тюрьме в Акатуе, при загадочных обстоятельствах погиб, жандармский офицер нашел среди его личных вещей образ, удивился:
— Почто он здесь? Мне хорошо ведомо, что покойный не был верующий…
Во вторую неделю января на Украине был обильный снегопад. Ветры со свистом подымали и крутили снежными тучами, наметая большие сугробы. Улицы Киева замело. На санях можно было проехать и то с трудом. Да только в центре города — на Крещатике и Липках, где жила знать, дворовые люди, не зная отдыха, чистили улицы от снега.
В доме отставного полковника Давыдова Василия Львовича собрались руководители Южного тайного общества. Невысокий, коренастый полковник Пестель с умным, несколько замкнутым лицом медленно ходил по комнате, внимательно слушал рассказ хозяина дома о его последней встрече с Пушкиным летом в Каменке.
Рядом с хозяином на диване, запрокинув голову на спинку, сидел генерал Волконский. Голубоглазый подпоручик Бестужев-Рюмин пристроился у камина, в котором весело потрескивали березовые дрова. На полу у его ног мирно дремал огромный кот, к которому он то и дело протягивал руку, гладил его по пушистой шерсти. За спиной Бестужева лежал его портфель, как всегда наполненный запретными стихами Пушкина, Рылеева, Дельвига. Высокий, сухощавый пожилой генерал Юшневский с чуть выпуклыми глазами склонился над письменным столом. Из серебряной кадушки со льдом, стоящей на столике в углу комнаты, выглядывали головки шампанского. От того, что на улице шел снег, а шторы на окнах были приспущены, в комнате было сумрачно.
Давыдов уже успел прочесть новую эпиграмму Пушкина на графа Аракчеева, вызвавшую всеобщий смех, потом рассказал, как однажды в споре друзья чуть было не проговорились о существовании тайного общества. Александр Сергеевич насторожился, попросил сказать ему всю правду. Нечаянно оброненную фразу поспешили обратить в шутку.
— Но разве его проведешь, — сказал Давыдов.
В квартиру позвонили, а через минуту в комнату бесшумно вошел камердинер и доложил хозяину:
— Их высокоблагородие подполковник Муравьев-Апостол.
— Проси! — Давыдов поднялся с дивана и поспешил навстречу гостю.
Муравьев-Апостол вошел в комнату. Лицо его было подрумянено морозом, от этого он казался совсем юным.
— Почему в потемках? Совершенно не вижу ваших лиц, господа.
Давыдов подошел к бюро и зажег свечи на канделябре. В комнате запахло горячим воском. Муравьев-Апостол поздоровался, затем опустился в кресло у письменного стола.
Пестель стоял у запорошенного снегом окна, заметил что-то насчет суровой зимы, потом вспомнил неоконченный разговор о Пушкине, сказал:
— Ни в какие наши дела Александра Сергеевича посвящать нельзя, а о приеме его в общество не может быть и речи, господа. Мы уже говорили об этом с нашими северными друзьями. Случись беда, мы — потеря незначительная, а Пушкин — гордость всей России, его надо беречь…
Пока Пестель говорил, Муравьев-Апостол бросил взгляд на рукопись, лежавшую на столе. Глаза его зацепились за знакомые строки: «Народ российский не есть принадлежность какого-либо лица или семейства. Напротив того, правительство есть принадлежность народа и оно учреждено для блага народа…»
Это были строки из «Русской правды» — проекта конституции Пестеля. Пестель подошел к столу, взял рукопись, чуть приподнял вверх, сказал:
— Полагаю, что мой проект вы прочли и, насколько мне известно, он не вызвал возражений. Касательно же проекта конституции Никиты Муравьева, предлагающего нам монархию, мы должны решительно сказать: «Нет!» — Пестель снова положил рукопись на стол и добавил: — Монархия — это вчерашний день истории. Республика и только республика! Так и ответим в Петербург. — Глаза Пестеля загорелись, он начал говорить быстро: — Революцию предлагаю провести в два этапа. В начале при помощи заговора надо ликвидировать царя и всю царскую фамилию, захватить власть и провозгласить конституцию…