— Вначале избавить нас… — тихо ответил Сергей Иванович.
Сухинов выхватил пистолет, решительно заявил:
— Это делается очень просто. Сейчас я с ними разделаюсь, — шагнул к двери. Дорогу ему преградил Матвей, голос его дрожал:
— Не смей, зачем кровопролитие? Вы их лучше арестуйте.
Открылась дверь соседней комнаты, и на пороге появился высокий жандармский офицер Ланг.
— Стой! Ни с места! — приказал ему Щепилло и направил на Ланга ружье, нажал курок, но в последнюю секунду Соловьев ударом руки по ружью Щепилло отвел смертельный выстрел.
Первый выстрел восставших прошел мимо цели. Комната наполнилась пороховым дымом.
Насмерть перепуганный Ланг упал на колени перед Сергеем Муравьевым-Апостолом, заскулил:
— Ради бога, помилуйте! У меня маленькие дети…
К жандарму подошел Сухинов и отнял у него пистолет.
— Арестуйте его! — приказал Муравьев-Апостол.
В соседней комнате Гебель услышал выстрел, быстро сориентировался и через окно выпрыгнул во двор, подошел к караульному и начал его инструктировать. В это время из дома выходили Муравьев-Апостол, Сухинов и Щепилло. Гебель, указывая на Муравьева-Апостола, приказал караульному:
— Коли!
Солдат, не зная, что происходит, боясь ослушаться полкового командира, вскинул ружье, намереваясь выполнить приказ, но оказавшийся рядом фельдфебель Шутов остановил солдата крепкой пощечиной.
— Мерзавец! Вот кого надобно колоть, — Шутов махнул рукой в сторону Гебеля.
— Вот так! — крикнул Щепилло и вонзил штык Гебелю в грудь.
Гебель схватился рукою за рану, упал на снег.
— Надобно прикончить? — спросил Сухинов у Муравьева-Апостола.
— Нет, нам не нужны такие жертвы.
Истекая кровью, Гебель потянулся рукой к пистолету, это заметил Сухинов и тотчас бросился к нему. Но тот успел выстрелить в сторону Муравьева-Апостола.
— Ах ты ж гад! — крикнул Сухинов и нанес ему штыковой удар.
— Расстрелять его! — требовал Щепилло и рукояткой пистолета ударил его несколько раз по голове.
— Оставьте этого мерзавца, — распорядился Муравьев-Апостол.
— Сергей Иванович, он вас арестовал, а потом целился в вас, а вы говорите оставьте, — возмутился Сухинов. Но Муравьев-Апостол повторил свое распоряжение, направился к солдатам роты. За ним последовали другие.
Жандарма закрыли в подвал дома, а окровавленный Гебель так и остался на улице.
Пока офицеры были заняты своим делом, раненый Гебель выполз на дорогу, там его подобрали проходящие сани и отвезли в дом местного священника.
Рассвет наступал нехотя, медленно. Уже когда на улице стало почти светло, Сухинов спохватился:
— Сергей Иванович, а жандарма мы не обыскали, а у него бумаги ваши остались…
— Распорядитесь, Иван Иванович, немедля отобрать.
— Я сам, — ответил Сухинов и быстро направился к подпалу. На дверях замка не было. Рывком распахнул дверь, окликнул, но никто не ответил. Спустился вниз, присмотрелся и крепко выругался: жандарм бежал. «Кто же его выпустил?» — злился Сухинов, направляясь туда, где был оставлен Гебель. Здесь он узнал, что капитан Козлов не только помог бежать жандарму, но и укрыл где-то Гебеля. Хватился за голову: «Ах, мерзавцы!»
Раздосадованный Сухинов какую-то минуту молча стоял, глядя на хаты, все яснее выступавшие из утренней дымки.
Оплошность, допущенная Муравьевым-Апостолом и его товарищами в отношении Гебеля и жандарма, вскоре дала о себе знать. Ланг перехватил на дороге первые попавшиеся сани, умчался в Белую Церковь к командиру дивизии, а из квартиры местного священника, куда был переправлен раненный Гебель, умчался гонец в Васильков.
В Василькове Гебеля замещал майор Трухин. Вел он праздный образ жизни, постоянно пьянствовал. Когда к его дому прибыл гонец с тревожным известием, он еще спал, и жене с трудом удалось его разбудить. Накануне майор был у кого-то на свадьбе. Прочитав записку Гебеля, Трухин протрезвел, вслух сказал:
— Мать родная, Муравьев поднял бунт! Он и сюда может вскоре прийти. Нет, милейшие, я сейчас же выставлю заставы при въезде в город. Арестую, всех до единого арестую! А Сухинов, мерзавец, специально не отбыл к новому месту службы…
Муравьев-Апостол вместе с Кузьминым поговорили с солдатами, возвратились в квартиру Кузьмина, где их ждали товарищи. Из головы Сергея Ивановича не выходили слова Пестеля, сказанные им два года назад: «Весь смысл тайного общества — направить удар на самодержавие, чтобы свалить его как можно скорее». «Скорее, скорее, — повторял Муравьев-Апостол, — мы начнем, другие нас поддержат, а если погибнем, послужим примером для других».