В квартире, ожидая Сергея Ивановича, офицеры взволнованно обсуждали то, что произошло в Петербурге, и, еще не зная причин поражения восстания, делали различные предположения. Муравьев-Апостол снял шинель, с ходу начал:
— Ну-с, братья, пришел наш черед. Мосты сожжены. Отступать некуда. Победа или смерть. Я говорил с солдатами. Они готовы идти за нами. Всевышний указывает нам первым поднять знамя свободы, выбитое из рук наших братьев в Петербурге… Мы начнем…
Не успел он закончить фразу, как на улице прозвучало несколько оружейных выстрелов.
— Иван Иванович, — обратился Муравьев-Апостол к Сухинову, — поглядите, что там…
Сухинов вышел на улицу и не стал идти по утоптанной дорожке, а перемахнул ветхий плетень, побежал в расположение роты, откуда были слышны выстрелы.
— Что здесь происходит? — обратился он к группе весело хохочущих солдат.
— Козла попугали маленько… — ответил пожилой солдат.
— Зачем-то ротный командир капитан Козлов объявился, уговаривал не слушать Муравьева-Апостола, а идти за ним. Дак мы хотели его связать, но убег. Вот и пугнули малость…
Сухинов вернулся, доложил Сергею Ивановичу, потом спросил:
— Сергей Иванович, позвольте я возьму лошадь и задержу Козлова!
— Бог с ним! Пусть убегает, подлец, он нам не нужен. Здесь мы решили, Иван Иванович, что две роты составят авангард, который вы поведете немедля в Васильков. Наш план таков. В Василькове собираем все роты полка, забираем знамена и полковую кассу и после всем полком двинемся на Белую Церковь, где к нам присоединится 17-й егерский полк. Вадковский получил от меня соответствующие инструкции. Наша цель — как можно скорее захватить в Житомире корпусную квартиру…
Передовой отряд, возглавляемый Сухиновым, задолго до рассвета 30 декабря оставил село Трилесы, двинулся по направлению к Василькову. С восходом солнца взору солдат открылись необъятные снежные просторы. До Василькова отряду идти долго. Поднялся попутный ветер.
«И бог за нас», — отметил про себя фельдфебель Шутов. Шли молча. Слова Муравьева-Апостола «мы идем доброе дело делать» глубоко запали в души солдат, и сейчас они думали, как-то обернется это доброе дело.
Впереди, ярко выделяясь на снежной дороге, на вороном коне ехал Сухинов, но вскоре, передав коня вестовому, пошел пешком. Он понимал, что сейчас ему надо быть как можно ближе к своим солдатам. Они — его надежда и опора в возможной схватке там, в Василькове. Он знал, что о начавшемся восстании полка уже знают в Василькове и, конечно, майор Трухин, оставшийся там за Гебеля, постарается не пустить в город восставших солдат. Надо было быть готовому ко всему. Своими мыслями Сухинов решил поделиться с солдатами, идущими рядом с ним:
— Братцы, а ежели нас в Василькове встретят штыками?
— Неужто свои на своих руки подымут? — вопросом на ответил пожилой солдат, вытирая ладонью заиндевевшие усы, и тут же добавил: — Нет, не позволют, а ежели господа вздумают, так мы их враз…
Волнение нарастало и захватывало солдат по мере приближения к Василькову. Фельдфебель Шутов, ротный запевала, начал затягивать песню, которую солдаты пели еще на войне:
Сначала тихо, а потом все громче и громче звучали слова песни:
Сухинов вспомнил, что три дня назад он должен был уехать к новому месту службы в Александрийский полк. Достал из кармана подорожную, разорвал на мелкие кусочки и бросил на снег.
Солнце уже клонилось к закату, когда отряд приблизился к Василькову. Высокий фельдфебель Шутов первым заметил впереди толпившихся солдат на дороге.
— Ваше благородие, глядите, никак солдаты стоят на дороге…
— Вижу, вижу. Вышли нас встречать, — ответил Сухинов и тут же повернулся лицом к строю, скомандовал:
— Отряд, сто-ой! Ружья зарядить!
Солдаты поспешно заряжали ружья, тихо переговаривались, а Сухинов думал о том, что подходит решающая минута. «Сейчас нас разоружат и арестуют или мы беспрепятственно войдем в город». Дождавшись, когда все зарядили ружья, Сухинов обнажил саблю, предупредив, чтобы без его команды ничего не предпринимали, пошел впереди строя. Вскоре солдаты разглядели своих сослуживцев, повеселели: свои не подведут. Впереди группы солдат прохаживался офицер. В нем Сухинов сразу узнал майора Трухина. Никто из офицеров полка не был так безобразно толст, как он.