Отряд Сухинова подошел к солдатам, стоящим на дороге, остановился.
— Солдаты! — с ходу начал Сухинов. — Мы выполняем приказ нашего любимого командира подполковника Муравьева-Апостола, которого власти хотели арестовать за то, что он требовал сокращения срока солдатской службы…
— Взять его! — прозвучал хриплый голос Трухина, но в этот момент впереди Сухинова, прикрывая его, встали фельдфебель Шутов и солдат Манин.
— Ну-ка, посмей! — грозно предупредил Шутов.
Силу Шутова знали во всем полку. Это он подымал на перекладине четырех солдат. Перекладину ложил на плечи, затем свободно крутил ею в воздухе.
Трухин свой приказ повторил еще раз и, видя, что его никто не пытается выполнить, побагровел, повернулся к прапорщику Чижову:
— Чижов, приказываю вам арестовать поручика Сухинова!
Чижов неестественно улыбнулся и, не говоря ни слова, сделал несколько шагов, встал в строй восставших. Сухинов ободрился.
— Солдат Манин, отберите у майора пистолет, — приказал он.
Манин, под одобрительные возгласы солдат, подошел, протянул руку, сказал:
— Извольте, ваше благородие…
— Как ты смеешь, мразь! — огрызнулся Трухин, посылая еще какие-то бранные слова.
Солдаты мигом окружили майора, зло выговаривая ему за подлость. Трухин понял, что поддержки ни от кого не получить, растерянно вынул из кобуры пистолет, протянул солдату. Сухинов оказался рядом. Он протянул руки к плечам Трухина и с треском сорвал погоны, бросил в снег со словами:
— Ты недостоин носить их! — Затем повернулся к Шутову, добавил: — Отправьте его на гауптвахту!
Трухина, как и Гебеля, в полку ненавидели за их жестокость и самодурство. Не раз бывало, что Трухин приходил на службу в пьяном виде и издевался над солдатами. Бить их было его излюбленным делом. И теперь, когда все повернулось против него, ему никто не сочувствовал, более того, злоба, накопившаяся в солдатских сердцах за многие годы, искала выход.
Когда Трухина увели, Сухинов продолжал свое обращение к солдатам:
— Подполковник Муравьев-Апостол, которого вы все хорошо знаете, сказал, что, во имя установления справедливости и ликвидации рабства, не пожалеет живота своего. Все мы должны следовать за ним. Не бойтесь никого. Отныне за все содеянное нами мы ответим только перед господом богом…
— Ура! Ура! — прокричали солдаты, а потом кто-то громко спросил:
— А где их высокоблагородие подполковник Муравьев?
Васильковская квартира Муравьева-Апостола стала штабом восставших. Отсюда шли самые различные указания, имевшие силу закона для всего населения Василькова. На дорогах, ведущих к городу, Сухинов поставил караульных. Выйти из города или войти в него можно было, только имея специальное на то разрешение. Сухинов, сопровождаемый несколькими солдатами, не слезает с коня. Его видят у городской управы, а затем у тюрьмы, из которой он выпускает всех заключенных, кроме уголовников. Его имя все чаще и чаще упоминается в Василькове. Вот он скачет к тому дому, где он совсем недавно в паре с Ольгой танцевал вальс, — к дому Гебеля. Насмерть перепуганная жена Гебеля спрашивает у Сухинова, где ее муж. Сухинов вежливо отвечает, что ее мужу ничто не угрожает, и забирает знамена и полковую казну, возвращается в дом Муравьева-Апостола. Здесь он увидел, что караульный не допускает в дом какого-то крестьянина, который настойчиво пытается туда пройти. Сухинов соскочил с коня, спросил:
— В чем дело?
Но ответ не потребовался. Перед Сухиновым стоял Бестужев-Рюмин, переодетый в гражданское платье.
— Мишель, ты ли это? Что случилось?
— Плохо дело, Иван Иванович. К артиллеристам я не попал. По дороге от добрых людей узнал, что жандармы и меня уже разыскивают. Не проехать теперь туда. Везде заставы. Обратно еле пробрался.
— Не унывай! Переодевайся и включайся в дело. Надо распорядиться о сборе провизии на дорогу. А я сейчас подскочу на гауптвахту, сказывают, там более десятка солдат, которых вчера успел посадить Трухин, надобно выпустить…
Сухинов, пришпорив коня, помчался. Настроение его ухудшилось: Бестужев-Рюмин не попал к артиллеристам, и там ничего не знают.
На гауптвахте в одной камере сидели майор Трухин и полковой адъютант. Когда Сухинов зашел к ним, Трухин опустился перед ним на колени и жалобным голосом завопил:
— Батюшка Иван Иванович, сделайте милость, велите разрешить передать мне бутылку рома…
— Мерзавец! — в сердцах сказал Сухинов и, повернувшись к начальнику караула, приказал: — Никаких передач для арестованных не принимать…
Молва о том, что Сухинов забрал полковую казну на квартире Гебеля, придала азарта некоторым озлобленным солдатам, истолковавшим это известие, как сигнал к грабежу. Кое-где появились бесчинства. К вечеру стало известно, что группа солдат ушла грабить квартиру Гебеля, к тому же кто-то похвалился уничтожить его семью. Вскочив на коня, Сухинов через несколько минут подъехал к дому Гебеля. Окна были выбиты. Солдаты считали, что настал их черед сполна рассчитаться за оскорбления и унижения. Заперли жену и детей Гебеля в кладовую, пригрозив им, что, если начнут шуметь, прикончат.