— Свобода или смерть! — энергично поклялся Кузьмин.
— Свобода или смерть! — повторил Ипполит.
Свою клятву они скрепили тем, что обменялись пистолетами.
…Возбужденный Сергей Иванович сошел с помоста и к своему большому удивлению увидел Ипполита в офицерской форме. Удивился и обрадовался одновременно. Братья обнялись.
— Сергей, ты знаешь, что стряслось в Петербурге? — спросил Ипполит.
— Подробностей не знаю, но о трагическом конце слыхал. Сейчас наш святой долг поднять революционный флаг, вырванный из рук наших братьев. Ты, Ипполит, немедля должен отправиться в Петербург и, пока там еще не всех взяли, сообщить им о нашем выступлении…
— Этого я не смогу сделать, Сергей.
— Отчего же? — озадаченно спросил Сергей Иванович.
— Я должен быть здесь, вместе с вами, с тобой, Сережа, и любой приговор судьбы мне не страшен…
— Ипполит, дорогой, здесь ты ничего не добавишь. Вспомни нашего больного отца. Ты должен остаться для него…
В разговор братьев вмешался Кузьмин:
— Сергей Иванович, пусть Ипполит остается с нами. Я беру его в свою роту. Мы уже клятву дали и пистолетами обменялись.
Видя бесполезность дальнейших уговоров, Сергей Иванович махнул рукой, приблизился к Ипполиту, по-отцовски прижал его к своей груди.
— Ну, с богом, Ипполит! Подбирай себе коня! — сказал Сергей Иванович и сам вскочил на поданную ему лошадь.
Над речкой Стугной клубился туман. Из-под разорванных ветром туч проглядывало солнце. С развернутыми знаменами полк уходил в морозную степь… Сотни жителей Василькова молча провожали черниговцев. Стояли за плетнями, смотрели и крестились им вслед.
Неслыханное дело предпринял Муравьев-Апостол. Такого еще не знала русская история. Нужно было иметь необыкновенное мужество, железную волю, особенно после того, как друзья в Петербурге потерпели поражение.
Еще задолго до выхода полка прапорщик Мозалевский получил из рук подполковника пять экземпляров «Катехизиса». В сопровождении четырех солдат отправился в Киев. Припрятав «Катехизис» на груди, Мозалевский мысленно повторял адреса тех воинских частей, для которых он предназначается. «Главное, вы должны любой ценой попасть к генералу Раевскому и сказать ему, что полк поднят», — напутствовал Мозалевского Муравьев-Апостол.
До Киева добирались по глухим дорогам, но при въезде в город напоролись на заставу.
— Стой! Всех обыскать! — приказал жандармский поручик.
— Ваше превосходительство, у меня срочный приказ, я должен доставить его без малейшего промедления, — попытался избежать обыска Мозалевский, но напрасно. Офицер имел категорический приказ останавливать и обыскивать всех без исключения. Когда же был обнаружен «Катехизис», жандарм иронически переспросил Мозалевского:
— Срочный, говоришь, приказ? Вот в комендатуре и расскажешь, кому ты его вез…
Мозалевского и его солдат обезоружили и под усиленной охраной отправили к коменданту города. По дороге Мозалевский делал попытку бежать, помня приказ Муравьева-Апостола: «Одна нога там, другая здесь». Бессильный что-либо сделать, он переживал самые горестные минуты в своей жизни. В комендатуре их еще раз тщательно обыскали.
На все вопросы коменданта Мозалевский отвечал словами: «Не знаю. Мне ничего не ведомо». Каково же было удивление Мозалевского, когда в комнату, где его допрашивали, зашли майор Трухин и полковой адъютант, бежавшие из Васильковской гауптвахты. И первое, что пронеслось в голове: «Какой же подлец выпустил их? Это же они успели предупредить власти». Трухин подошел к Мозалевскому, выдавил:
— Рассказывай все, как на духу. Лгать теперь тебе бесполезно.
Гонцы, посланные Муравьевым-Апостолом, возвращались один за другим с печальной вестью. Везде заставы со строгим режимом. «Никого не впускать и никого не выпускать», — такой приказ. Ранее бежавшие Гебель и Ланг первыми известили власти о начавшемся возмущении Черниговского полка. Из Белой Церкви командир 9-й дивизии срочно шлет своих гонцов во все полки, предупреждает, настораживает, требует. Маховик предупреждения, пущенный в ход властями, увеличивал обороты. Время работало против восставших.
Весь день двадцать девятого декабря Катя ждала Сухинова. Ждала и тридцатого. Несколько раз перечитывала его письмо, в котором он сообщил, что приедет в канун праздника и Новый год они встретят вместе. Часто выбегала на дорогу, глядела вдаль: не едет ли.
Сама не знала почему, но на душе было тревожно и тоскливо. Уже под вечер зашла к Шалацким. Станислава дома не было, а Вера возилась с сыном. Катя хотела поделиться с ней своей тревогой, но Вера упредила ее: