— Знаешь, Катенька, у нас большое несчастье…
— Что случилось?
— Вчера к нам приходил дядя Трофим и рассказал, что помещик Калюжный намедни проиграл в карты какому-то купцу младшего сына дяди — Петьку, двоюродного брата Станислава. Сейчас Стасик ходит сам не свой. А что поделаешь? Может, ему, бедняжке, у того купца будет и лучше, но несчастная мать Петеньки рвет на себе волосы.
Выслушав печальную новость, Катя уже не хотела говорить о своем деле, но Вера сама спросила:
— Что же твой Ваня не едет? Может, захворал? Стасик его очень ждет, хочет с ним поговорить, посоветоваться.
— Ума не приложу, что стряслось. Хоть самой иди в Васильков… — грустно ответила Катя.
В первый день восставший полк, в колонне которого было около тысячи человек, пришел в село Мотовиловку и остановился на ночлег. Здесь к ним присоединились еще две роты, брошенные их командирами Вульфертом и Козловым. Сухинов и Кузьмин по-прежнему настаивали на изменении маршрута и вместо Белой Церкви предлагали идти на Киев. Они верили, что гарнизон Киева присоединится к восставшим, потому что почти все командиры тамошних частей принадлежали к обществу. Важным их аргументом было и то, что в Киеве много оружейных складов, захват которых даст возможность превратить город в неприступный бастион. Муравьев-Апостол был неумолим. Какая-то роковая сила влекла его в Белую Церковь. Он был совершенно уверен, что расквартированный там 17-й егерский полк незамедлительно присоединится к ним и силы восставших удвоятся. Сейчас он с нетерпением ждал возвращения прапорщика Вадковского, посланного в Белую Церковь. Уже далеко за полночь Сухинов зашел к Муравьеву-Апостолу и застал его в мрачной задумчивости.
— Почему же нет Вадковского? Куда он запропастился? — задал Муравьев-Апостол вопрос, который мучил его.
— Сергей Иванович, позвольте мне взять несколько солдат и разведать путь на Белую. Если спокойно, я сам попытаюсь пробраться в полк.
— С богом, Иван Иванович. Но, пожалуйста, не рискуйте. Вы нам очень нужны.
…Еще не оборвалось эхо, катившееся от Сенатской площади, запятнанной кровью борцов за свободу, как всполохи свободы, поднявшиеся над восставшими черниговцами, волнующими вестями разносились по заснеженным селениям и городам Украины, вызывая у одних радость и сочувствие, у других — страх и гнев.
Власти не дремали. Боясь, что вспыхнувшее пламя может перекинуться на новые воинские части, во все концы послали строгие приказы о предупредительных мерах. Арестовывались неблагонадежные. Устраивались заставы на дорогах, задерживались и допрашивались лица, вызывающие малейшее подозрение.
Командир 3-го корпуса, расквартированного в Житомире, получил из главного штаба первой армии категорический приказ: любой ценой остановить движение Черниговского полка, арестовать зачинщиков возмущения. Но не каждой части можно это поручить. Генерал-лейтенант Рот предупреждает: «Его сиятельство находит однако ж за нужное быть весьма осторожным в назначении войск к сему употреблению и выбрать только те, в коих верности и преданности вы совершенно уверены…»
Выбор пал на командира 2-й гусарской бригады генерал-майора Гейсмара, немца по происхождению. «Он наверняка не состоит в заговоре», — рассуждали в штабе армии.
Прапорщик Вадковский, спешивший передать сигнал 17-му егерскому полку о начале восстания, был задержан при входе в Белую Церковь и после короткого допроса доставлен командиру бригады генералу Гейсмару. По дороге Вадковский попытался бежать, но неудачно. Гейсмар вначале лаской, а затем угрозой ничего не смог от него добиться, приказал отправить на гауптвахту. Однако преданнейший генерал-чужеземец почуял недоброе, срочно, по тревоге, поднял подозреваемый 17-й егерский полк и вывел его из Белой Церкви в Сквиру. Подальше от греха. Гейсмар лихорадочно думал, как выполнить приказ, и решил, что, кроме артиллерии, для усмирения черниговцев надо двинуть несколько эскадронов гусар. Вскоре заснеженную базарную площадь и прилегающие к ней улицы заполнили четыреста кавалеристов. Гейсмар пуще огня боялся, чтобы его гусары не узнали истинной правды о черниговцах. Подозреваемых в неблагонадежности офицеров бригады под различными предлогами отозвал от подразделений и установил за ними слежку. Вскоре его лазутчики донесли, что Муравьев-Апостол движется в сторону Белой Церкви. Гейсмар вскочил на своего коня и в сопровождении трех офицеров предстал перед гусарами: