Лицо Антоси просветлело, она хотела что-то сказать, но в хате заплакал младший сын и она кинулась туда.
Сухинов поднялся, вышел на улицу, наскоро освежился снегом, а когда возвратился, то увидел, что жандарма нет.
— А где Дмитрий?
— За лошадью ушедши.
Сухинов заволновался: «А может, за подмогой ушел?» — тревожила мысль. Окинув взором хату, заметил, что старшего сына тоже нет. На лежанке тихо сидели только младшие дети.
— А где же Степка?
— На работе. У барина дрова переносит сегодня…
— И много зарабатывает?
— Когда пятак, когда гривенник…
Сухинов подошел к ребятам, шутя спросил:
— Ну, а вы что же не работаете? — Ребята смутились, забились в угол лежанки, молчали, — Вот вам на конфеты, — и протянул рубль серебром.
Возвратился хозяин и с порога объявил:
— Лошадь накормлена, и немного сена про запас кум дал. Хорошая лошадка у вас. Ну, как опочивали?
— Спасибо, хорошо, но только клоп, о котором вы вчера упоминали, наведывался.
— А много ли ему надо?..
— Ну, мне пора в путь, — сказал Сухинов, одеваясь.
Уплатив за постой, поблагодарил, а потом подошел к ребятам, растрепал их чубики, сказал: «Растите счастливыми», — и направился к дверям.
— Я с вами к управе подъеду, — сказал жандарм, выходя следом.
Утром Сухинов, услышав несколько раз, как хозяин говорил ему «вас» с «вами», сильно удивился: «С чего бы это? Вчера все время говорил „ты“ и вдруг…»
Не доезжая до волостной управы, жандарм велел остановиться, подал руку Сухинову, тихо сказал:
— Ваше благородие, у вас много примет, схожих с разыскиваемым. Поберегитесь…
От неожиданности у Сухинова перехватило дыхание, он не знал, что говорить, и только глаза его выражали тревогу и радость одновременно.
Главнокомандующий 1-й армией генерал от инфантерии граф Сакен 18 января 1826 года издал приказ, в котором указывал: «Злодеяние, неслыханное в российском войске, совершилось. Черниговского пехотного полка подполковник Муравьев-Апостол, преступник, прежде в тайне на гнуснейшие злодеяния посягнувший, отважился укрываться от преследований законов явным возмущением полка. Несколько офицеров, все люди в сердце и душе совершенно испорченные, сделались ему достойные товарищи. Таким образом и некоторые другие офицеры и часть нижних чинов совращены с истинного пути и вовлечены в измену и клятвопреступление…»
Подписав приказ об отдаче военному суду находящихся под арестом Черниговского пехотного полка штабс-капитана Соловьева, подпоручика Быстрицкого и прапорщика Мозалевского, отошел от письменного стола, заложил руки за спину, прошелся по кабинету. Потом приблизился к начальнику штаба, стоявшему здесь, в кабинете, приказал:
— Всех заковать в кандалы!
— Закованы, ваше превосходительство.
— А что нового о Сухинове?
— Пока никаких следов. Словно в воду канул. Наши люди везде посланы, но пока ничего…
— Не могу понять, — бормотал генерал, — с девятого года в гусарах, не раз в боях отличился, ранен многократно… Настоящий герой — и на тебе! Непонятно, совершенно непонятно…
Наверное, старый генерал лукавил, говоря, что ему не понятно. Все он прекрасно понимал, ибо что-то чуть сходное пережил сам. Много лет назад он был обвинен в неподчинении приказу, отстранен от должности, отдан под суд. Следствие тянулось долгих пять лет, и это время он жил в нужде, всеми забытый. Тогда ему было пятьдесят лет, и он имел большие боевые заслуги. И только в двенадцатом году, когда появилась нужда в генералах, умеющих воевать, его, по решению самого государя, освободили от следствия, послали в действующую армию…
Начальник штаба раскрыл рот, хотел что-то сказать, но командующий опередил его:
— Да будет вам известно, что о ходе поимки поручика Сухинова ежедневно интересуется сам император! Сухинов смел, лиходей, как бы еще чего не наделал. От него всего можно ждать. Вели караулы усилить…
Одновременно с военными властями розыск Сухинова вели многие южные губернаторства, особенно усердствовали Херсонское и Бессарабское. Как же, всем хотелось выслужиться, заработать благодарность самого императора! Повсеместно рыскали царские агенты, арестовывали подозрительных, но, установив, что задержанный действительно имеет сходство с Сухиновым только ростом или голосом, выпускали.
В Черкассы Сухинов приехал утром. Здесь в местном казначействе работал его старший брат Степан, который достал ему гербовую бумагу, на ней Сухинов выписал себе паспорт на другую фамилию.
Под фамилией коллежского регистратора Ивана Емельянова Сухинов прибыл в город Кишинев, там за пятнадцать рублей в месяц нанял квартиру у местного жителя Семена Чернова.