— На вас, господин штабс-капитан, мундир совершенно износился…
— Нам всем уготовлены мундиры, которым износа нет, Николаевского покроя.
— Неправда, — возразил Сухинов, — все изнашивается, даже дом Романовых. В нем сейчас столько дыр, что Николашке их никак не заплатать…
Когда полк был выведен на городскую площадь и там выстроен, туда на глумление повели троих. Высокий, стройный Сухинов был на голову выше своих друзей, он шел впереди, следом за ним — Мозалевский и Соловьев. Вскоре они увидели, как перед строем важно прохаживался полковник Гебель. Сорвать погоны с плеч осужденных мог кто-то другой, но сегодня этой чести Гебель никому не уступит, нет!
Осужденных остановили. Отрывисто и приглушенно зазвучала дробь барабанов. Пронзительным голосом зачитывается приговор: «осуждаемые к политической смерти по силе указа…» Взоры всех прикованы к троим. Сухинов, несмотря на пережитое, в военном мундире по-прежнему выглядит браво. Красивое задумчивое лицо излучает презрение и ненависть. Он смотрит на стоящих в строю офицеров, потом на солдат. Знакомых мало. На несколько секунд взгляд остановился на Козлове и Вульферте, оба уже майоры. Повышение за предательство… Сердце Сухинова радостно застучало, когда на правом фланге первого батальона он увидел старого солдата Ивана Завирюху Накануне восстания полка Завирюха заболел и был отправлен в лазарет, естественно, участия в восстании не принимал. Сухинов уверен, что будь Завирюха тогда здоров, он несомненно был бы в числе первых, кто пошел за Муравьевым-Апостолом.
Что думал в эти минуты старый, бывалый солдат? Может, он вспомнил, как на его глазах под Лейпцигом Сухинов лихо врезался в атакующий строй противника и был тяжело ранен… Но вот глаза их встретились. На лице солдата Сухинов прочитал сочувствие и призыв к мужеству.
Хотя Гебель был только исполнителем чужой воли, не обольщался сознанием собственной значимости. Его пьянила иллюзия, что ему принадлежит окончательное решение. Он смотрел на осужденных взглядом охотничьей собаки, которая видит дичь и ждет команды, чтобы броситься на нее.
Чтение приговора закончено. Наступила тишина, но вскоре вновь задробили барабаны. По направлению к осужденным с выражением мстительной радости спешит Гебель. Сначала остановился перед Сухиновым. Сжав зубы, он схватил погон и с силой рванул его с плеча. С другого плеча не удалось сразу сорвать погон: он держался крепко. Гебель схватил его обеими руками и с треском оторвал.
— Благодарю вас, ваше превосходительство, вы оказали мне большую честь, — сказал Сухинов, и глаза его густо позеленели.
Гебель злобно посмотрел на Сухинова, но промолчал, его холодные руки потянулись к плечам Соловьева, а затем — Мозалевского. Собрав погоны, Гебель подошел к горевшему костру и брезгливо бросил их туда. Возвратился к осужденным, прокричал:
— На колени!
Сухинов не шевельнулся. Тысячи глаз были прикованы сейчас к нему. Гебель в замешательстве. Этого он не мог предвидеть. Растерянный, подал какой-то знак жандарму, стоящему позади Сухинова в готовности переломить над его головой шпагу. Жандарм понял, что от него требуется, быстро подскочил к Сухинову, толкнув его шпагой в спину, вполголоса потребовал:
— Не смей сопротивляться, каналья, быстрей на колени!
Сухинов молча продолжал стоять, только еще крепче сжал зубы. Поняв, что принудить Сухинова стать на колени невозможно, а дальше тянуть было нельзя, так как среди многочисленной толпы, глядевшей на происходящее, начался шум негодования, Гебель подошел к жандарму, в сердцах сказал:
— Хрен с ним, ломай так!
Низенький толстый жандармский офицер не смог дотянуться до головы Сухинова, переломал шпагу у его спины, благо его шпага, как и другие, была предварительно надпилена.
«Шпагу вы сломаете, но душу никогда!» — мысленно поклялся Сухинов.
Осужденных здесь же заковали. Из мрачной задумчивости Сухинова вывел перезвон церковных колоколов.
Не шелохнувшись, стоял строй солдат. Сухинов еще раз окинул их взором. Для него страшнее кандалов было другое. Он знал, что абсолютное большинство солдат и офицеров, стоящих здесь, на плацу, слепо верят в то, что перед ними государственные преступники. «Кто скажет им, что мы не преступники? — мучила мысль. — Сумеет ли разобраться во всем этом милая Катенька?»
Заканчивалась только первая часть гражданской казни. Впереди еще одно глумление: подведение под виселицу, но теперь уже по месту прежней службы «преступников», в Василькове.