— Наш Иван Иванович не из тех, — с гордостью за кума сказала Вера с задумчивым видом. — А нельзя ему что-либо передать?
Станислав и сам об этом думал.
— Завтра я поеду в Киев, постараюсь узнать, когда его будут в Сибирь отправлять. Надо что-то из теплой одежды Иван Ивановичу передать, он совершенно раздет, а впереди зима…
— А это не опасно? — с тревогой спросила Вера.
— Сделаем так, что никто не будет знать…
— Стасик, надо позвать Катеньку и ей все рассказать.
— И не подумай, — возразил Станислав. — Зачем расстраивать бедняжку. Все равно ничем не поможешь…
— Как же, как же, обязательно надо рассказать…
— Позже расскажу, а сейчас, ежели она узнает, в Киев побежит, а что это даст?
— Не будь жестоким, Стасик, надо немедленно все рассказать. Ты ж знаешь, как они любят друг друга…
Вера не заметила, как к ним подошел сынишка и радостно залепетал:
— Дядя Ваня приедет, дядя Ваня приедет…
Вера подняла его на руки, поцеловала.
— Кто тебе это сказал?
— Папа сказал, что он в Киеве…
Молва о том, что в тюрьме без копейки денег находятся осужденные бывшие офицеры Черниговского полка, охватила весь Киев. Сочувствующие, которых было немало, тайно начали сбор средств в пользу черниговцев. Потом послали ходатаев к полицмейстеру города Дурову.
— Ваше превосходительство, — обратился один из них, — мы принесли немного денег для передачи бедствующим в тюрьме бывшим офицерам Черниговского полка. Не откажите в любезности разрешить передать эту малость.
Дуров долго мялся, что-то бубнил себе под нос, но в конце концов согласился. Взял деньги, положил на стол, а небольшое письмо, переданное для заключенных, развернул, прочитал вслух: «Примите эти деньги не как подаяние, а как пособие из человеколюбия и участия соотечественников».
— Хм, сердобольный наш люд. Даже государственных злодеев жалко, а по-моему, получают они пособие от государства по шесть копеек в сутки и предостаточно, — сказал полицмейстер.
В тот же день чиновник с поручением Дурова и деньгами прибыл в тюрьму, в которой содержались декабристы перед отправкой на каторгу, но вскоре он возвратился и доложил:
— Не приняли денег…
— Как?! — удивился Дуров, имеющий весьма туманное представление о порядочности и чести.
— Отказались, — развел руками чиновник. — Вначале вроде намеривались принять, но вмешался такой высокий, черный…
— Сухинов, — вставил Дуров.
— Они его называли Иван Ивановичем, дак он прочитал записку, решительно заявил:
— Извините, милостивый государь, в подаянии мы не нуждаемся…
— Странно, странно, — выдавил полицмейстер, опуская деньги в ящик стола.
Был сентябрь. Дни стояли теплые, небо сине-голубое, высокое. В один из таких дней в канцелярию киевского губернатора под усиленным конвоем ввели осужденных на вечную каторгу Сухинова, Соловьева, Мозалевского и Быстрицкого. Там же во дворе толпились закованные в железо уголовники. Вместе с ними этапом в Сибирь должны отправить и декабристов. Не создавать же специальный караул для четверых, решило начальство. А пока все четверо сидели в приемной на длинной деревянной скамейке и тихо переговаривались. Соловьев посмотрел на свои кандалы, затем на кандалы товарищей, повернул голову к Сухинову.
— У тебя, Ваня, никак, самые новые…
Сухинов шутки не принял. Он читал кем-то оставленный обрывок газеты и не удержался:
— Вы только послушайте, — сказал Сухинов и тихо прочитал: — «На улице Слободской в доме 16 продается мужчина 42 лет, доброго поведения». А вот еще похлеще. «Срочно продается дамский портной и породистый пес, обращайтесь…» Ах, какое свинство, какая дикость!
— Нашел чему удивляться, — сказал Мозалевский. — Всегда так было на Руси. Было, есть и, наверное, еще долго будет. До тех пор, пока порабощенные не восстанут…
— А что может сделать невооруженный мужик? — спросил Соловьев. — Кармелюк разве сумел что-либо сделать? После того, как наше движение потерпело поражение, я не вижу никакого выхода. Такова, видать, судьба наша.
Сухинов отложил газету, повернул голову к Соловьеву, глаза его загорелись:
— Судьба, говоришь? Нет, мил человек…
Он не закончил своей мысли. В это время в приемную ввели двенадцать осужденных солдат Черниговского полка. Перед ссылкой на Кавказ, здесь, в губернаторстве, они проходили какие-то формальности.