Он закрыл каталог. Наклейка «1944–1945 Ягор» неожиданно приобрела актуальность, словно насмехаясь над нами. Открепив от пробковой доски фотографию, Себастьян положил ее передо мной.
– А потом случился наш первый успех: Вальтер Лахманн.
На фото была изображена группа людей. На переднем плане стоял полноватый мужчина лет восьмидесяти с книгой в руках. Мне сложно было не связать образ этого старика с другим, уже несколько дней не покидавшим моих мыслей: Жозефина, мать Фритц-Брионеса, вцепившаяся в свой экземпляр «Неряхи Петера».
Вальтер Лахманн находился в компании женщины и двух мужчин. Я узнала Себастьяна: лет на десять моложе и несколько стройнее, он смотрел в камеру с энтузиазмом, контрастировавшим с академической строгостью его коллег.
– Лахманн был из Берлина, – объяснил он. – И был евреем, чтобы вы понимали. В 1942 году, будучи подростком, он вместе с бабушкой был депортирован в концлагерь в Латвии. Когда она умерла, его перевели в лагерь Берген-Бельзен. Ему удалось выйти оттуда живым и эмигрировать в Соединенные Штаты. – Он снова указал на вырезку с интервью с Детлефом Бокенкаммом. – Это интервью с моим коллегой опубликовали в немецкой газете Der Spiegel. Статью сопроводили несколькими фотографиями книг, скорее всего, появившихся у нас из-за нацистских грабежей. Среди них был сборник детских сказок, который принадлежал Лахманну. Какой-то тип из Калифорнии, его друг, прочитал статью, и фамилия показалась ему знакомой. Он рассказал ему об этом, и Вальтер и правда узнал этот экземпляр. Его дочь связалась с нами, и мы начали все подготавливать для того, чтобы вернуть ему книгу, которую у него отняли, когда он был совсем маленьким.
Он несколько раз побарабанил пальцем по фотографии, чтобы подчеркнуть ее ценность.
– Возвращение этого сборника сказок помогло Лахманну снова встретиться с частью своего прошлого, которую, как ему казалось, он утратил навсегда. Это изменило его жизнь. Раньше он никогда не рассказывал о своей молодости, но, получив книгу, решил поведать о своем опыте и поделиться им, выступая с лекциями в институтах и ассоциациях. Это стало переломным моментом. С тех пор возвращение украденных книг приобрело значимость, которой никто не ожидал, и руководству пришлось уделить ему внимание. Случай Вальтера Лахманна продемонстрировал, что сентиментальная ценность всех этих похищенных экземпляров была неоценимой.
Я услышала знакомые нотки воодушевления, очень напоминавшие те, что еще недавно звучали в голосе Олега. На какое-то мгновение Себастьян Финстервальдер вновь превратился в пылкого и радостного юношу, отмечавшего свой первый большой успех на той фотографии.
Впрочем, эта иллюзия не продлилась долго. Скептицизм взял верх, и, казалось, мужчина сам себя винил за то, что позволил себе подобную слабость. Буквально за несколько секунд он снова превратился в того сдержанного и кроткого человека, каким был до этого.
– К сожалению, в большинстве случаев вернуть эти книги уже некому.
Кабинет погрузился в густую тишину. Себастьян снова повесил фотографию Лахманна на пробковую доску.
– У нас есть общедоступная база данных в интернете, – продолжил он. – Ее легко найти в Гугле. Мы выкладываем туда названия книг, которые расследуем, и добавляем к ним фотографии пометок или посвящений, если они там есть, и любых других деталей, которые помогут владельцу или его потомкам узнать эти экземпляры. – В его голосе прозвучала нотка фатализма, словно ему не нравился этот метод, что он, впрочем, поспешил опровергнуть, равнодушно махнув рукой. – Прямо сейчас мы работаем примерно с шестью тысячами экземпляров «сомнительного» происхождения, хотя их гораздо, гораздо больше. Как вы понимаете, по одному их проверить невозможно. И тем не менее за одиннадцать лет, которые мы над этим работаем, нам удалось вернуть уже около двух тысяч книг.
– А сколько человек работает в этом отделе? – поинтересовалась я.
Сделав вдох, библиотекарь посмотрел наверх, словно высчитывая что-то в уме. Его ответ оказался максимально далеким от того, что я ожидала услышать.
– Три человека. Четверо, если считать Олега, который работает в качестве волонтера. – Звучало удручающе. Себастьян это понимал, так что сделал успокаивающий жест.
Было и кое-что, чего он не упоминал, но что становилось для меня все более очевидным по мере его рассказа: эта задача была обречена на провал. Такими темпами, даже прожив десять жизней подряд, они не смогли бы вернуть владельцам и половины изданий, которые расследовали, к тому же к ним пришлось бы прибавить те, что были бы обнаружены позже. Более того, в большинстве случаев их некому было возвращать.