Букер замер, медленно выпрямился в круге тел на земле. Двое темноволосых мужчин стояли на четвереньках, кашляли, пытаясь вдохнуть. Тот, что трогал ее, лежал без сознания на спине.
Она смотрела, как ее спаситель медленно склоняется и поднимает сигарету, которая все еще горела. Он стряхнул с нее траву, сунул в рот и медленно затянулся.
Бездушные глаза взглянули на нее.
— Не смотри на меня так, Ангел.
Ирен должна была молчать. Она должна была смотреть на что-то другое, а не на его тело, окутанное тенями, татуировки тянулись там, и темный гнев кипел в его взгляде.
Но она не могла. Он был теперь пустой оболочкой пули. Пороха не осталось, гнева уже не было. Букер был оболочкой того, что причиняло боль.
Она сделала шаг вперед, облизнула губы и тихо спросила:
— Как я смотрю на тебя, Букер?
— Будто на моих страницах написана трагедия, — конец сигареты вспыхнул красным. — Я сломаю тебя своими окровавленными кулаками.
— Уже сломана, — прошептала она.
Он выдохнул дым в ее сторону и кивнул на шатер.
— Вернись к свету, Ангел. Там безопаснее.
Она не была в этом уверена. Ирен повернулась, чтобы не мешать разбираться с последним стоящим парнем, и пошла прочь от мужчины, которого послали рай и ад.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
— Нельзя дольше тянуть, Букер. Она или остается, или уходит. Ты знаешь, — Фрэнк кашлянул, — ты за нее поручился.
Глядя на свои ладони, Букер старался не вспылить в гневе. Кем Фрэнк себя возомнил? Эта женщина нуждалась в них. Ей нужно было убежище, хоть она не поведала честно, почему ей нужно было скрыться.
Но никто из них не был честен, когда только прибыл сюда. У них были свои тайны, которые раскрывались позже, когда они понимали, что остальных не интересовало прошлое. Важным было будущее.
Прошлое Букера, впрочем, оставалось скрытым. Он понимал желание девушки скрыть свою историю. Порой прошлое не стоило откапывать. Порой его лучше было оставить в могиле.
Он выдохнул и покачал головой.
— Что ты от меня хочешь, Фрэнк? Я пытаюсь придумать способ, чтобы она не стала в метках как я.
— Я не могу больше ждать. Никто не может знать, что тут живет кто-то, кто не работает. Такой был уговор. Только артисты.
— Дурацкий уговор.
Фрэнк прищурился.
— Мы договорились. Мы можем выступать, владеем домом, даже можем продавать билеты. Если мы хотим сохранить это место, нужно следовать правилам.
— И я повторю, правила тупые.
Фрэнк недовольно вскинул руки.
— Ладно. Я скажу ей собираться. Ее семья точно ее ищет. Она выглядит так, что ее будут искать.
Ей навредила семья? От одной мысли его кровь кипела. Букер знал, чем была жизнь в опасной семье, которая не хотела для детей ничего хорошего. Он знал, как ощущался ремень вместо теплых объятий.
Он не мог отпустить ее туда. Если ей вредила ее семья, если она убежала от семьи в болота посреди ночи, то он не сможет спать. Как, если он будет знать, что сам сослал ее туда?
Букер знал, как изменить человека. Он мог забрать ее белоснежную кожу и сделать чем-то большим. Чем-то лучшим.
Чем-то опаснее.
— Она точно не может использовать то, что видит мертвых? — спросил он в последний раз. — Людям такое интересно.
— Это не выступление. Это тут же вызовет у людей панику. Я тоже хочу ей помочь, Букер. Я понимаю. Она хрупкая. Но мы не можем рисковать, — Фрэнк хлопнул рукой по столу и встал, покидая комнату Букера. — Тебе нужно принять решение до утра завтра.
— Я сделаю это ночью.
Он уже знал, какое примет решение. Выбора не было.
Девушка нуждалась в его помощи. Она хотела убежище, даже если не говорила им, почему. Может, она расскажет свою историю в его кресле.
Боль заставляла людей говорить.
Он встал, размял шею. Она, наверное, была в своей комнате в это время ночи. Остальные должны были спать. Скорее всего, они и спали, хотя Даниэль мог быть в своем баке. Ему нужно было проскользнуть мимо юноши на пути в ее комнату.
Довольно просто.
Букер говорил себе, что поступал правильно, пока шел по тихим коридорам дома. Она просила этого. И если она не знала, чего просила, это была не его вина.
Убежище давалось не бесплатно. Она хотела заплатить, чтобы быть подальше от ужасов, прогнавших ее сюда. К сожалению, забирать плату придется ему.
Коридоры словно сузились, пока он размышлял. Ковер уже не был мягким и удобным, он был твердым под его ногами. Даже древние бюсты для украшения словно наклоняли головы и смотрели, как он шел к ее комнате.