Никто не хотел дать ему шанс, и он не винил их.
Пока не нашел цирк, конечно. Там ему дали шанс. Дали выступать, когда никто не хотел даже быть возле него. Но даже внимание на сцене было омрачено темными мыслями, ненавистью и презрением к себе, которые он не мог прогнать.
Букер сунул кошелек в задний карман и пошел на кухню, где ждали все остальные. Девушка будет там. Она всегда была в стороне их семьи, голодно смотрела на них.
Он узнавал те глаза. Букер всю жизнь голодал по такому же.
Как он и ожидал, Ирен стояла у стены кухни, возле двери, ведущей к спальням. Простое белое платье покрывало сегодня ее тело. Оно было велико ей, точно было сделано из одного из старых платьев Клары для выступлений. Она всегда была ближе всех к двери, словно планировала убежать при первом же шансе.
Он не хотел устраивать шум. Никому не нужно было знать, что они идут в город. Он не был мальчиком на побегушках, он уже играл эту роль недавно, но ему нужно было проследить, чтобы она получила все, что ей было нужно. А не все в доме.
Он обошел других артистов, добрался до нее и прислонился к стене рядом. Он дал ей еще миг смотреть на остальных. Они ничего не готовили: было поздно для обеда и рано для ужина. Но они делали закуски и чай, дразня друг друга.
Он едва слышал свои мысли из-за их криков.
Порой Букеру хотелось быть открытым. Он хотел общаться с ними, смеяться и шутить как они, не переживать, что скажет что-то не то и испортит им веселье.
Он никогда не был как они, и он перестал пытаться. Он взглянул на Ирен и тихо спросил:
— Готова пойти в город?
— Мы идем в город? — она не смотрела на него, все еще глядела, как Кроха пытается обхватить чашку ладонями, что были слишком большими для этого.
— Фрэнк не сказал тебе?
Ирен покачала головой.
— Он хочет, чтобы мы нашли тебе наряд для выступления. И чтобы ты привыкла к пребыванию на сцене, чтобы мы начали учить тебя выступать.
— Я не хочу в город, — тихо ответила она и взглянула на него. — Я боюсь, что увижу родителей.
— Они увидят тебя со мной, Ангел, и не захотят забирать, — может, слова звучали слишком жестоко, но они были правдой.
Ее родители посмотрят на его татуировки и поймут, что произошло. Она была загрязнена, их чистая дочурка уже была не той, кем они могли гордиться.
Она должна сама захотеть пойти с ним. Если она хотела быть испорченной им, то они пойдут в город вместе.
Он кашлянул, сунул руки в карманы брюк.
— Тебя может отвести Даниэль. Он знает об одежде почти столько, сколько и я. То есть, не так и много.
Ирен смотрела на него, и ему стало не по себе от веса ее взгляда. Он был тяжелым, давил на его плечи и макушку, и ему хотелось вжаться в пол.
— Нет, — ответила она. — Если я пойду в город, то только с тобой.
Проклятье, он лишился воздуха. Она доверяла ему, а не кому-то еще в цирке. Он кивнул на Кроху, чтобы проверить.
— Он тоже хорошо защищает людей.
— Это хорошо. Но я лучше пошла бы в город с тобой.
Он не знал, что с этим делать. Никто не доверял ему, кроме его семьи в цирке. Они знали, что он помогал им подняться, если было нужно. Или сбивал других на землю, если они осмеливались задеть членов его семьи.
Даже если он был с ними не очень близок.
И он не стал зацикливаться на смущающих мыслях, а хрипло ответил:
— Тогда идем, — и пошел прочь.
Он знал, что она следовала за ним, не нужно было даже оглядываться. От ее присутствия волоски на его руках вставали дыбом, кожу покалывало.
Татуировка на груди кололась. Он потер ее поверх рубашки, хоть ему хотело бежать от одного факта, что она двигалась. Она не должна была заставлять тату двигаться. Цвести.
Нет. Он гордился тем, что мог отделить эмоции от тела. Он не развалится из-за того, что женщина доверяла ему.
Букер дошел до машины и хотел сесть за руль. Но мама вбила вежливость в его кости. Ирен была леди. Несмотря на его чувства, она заслуживала уважения.
И он остановился у пассажирской дверцы, открыл ее и ждал, пока она устроится.
Она улыбнулась, ему, садясь в машину.
— Спасибо, Букер.
Даже от благодарности его сердце трепетало, и хотелось поступить глупо. Поцеловать ее. Он скрипнул зубами и осторожно закрыл дверцу.
«Не хлопай», — сказал он себе.
Он сел в машину и направил ее на дорогу, ведущую в город. Поездка была неловкой и тихой. Он старался придумать, что сказать, завести не обычный разговор, обнажить их души. Он не мог вытерпеть тишину сейчас, когда уже ощущал так много из-за того, что она была близко.