— К Бальбулусу приходил сегодня новый переплетчик, — ответила Виоланта. — Он давно ищет кого-нибудь поискуснее, чем халтурщики из Омбры.
Что это за звук? А, понятно. Якопо прыгает по каменным плитам. Видимо, иногда он все же ведет себя как нормальный ребенок его возраста. Прыжки стихли где-то неподалеку. Как же хочется просто встать! До чего трудно удерживать тело в неподвижности, когда ты еще жив! Мо закрыл глаза, чтобы не видеть каменных стенок гроба. Мортимер, дыши неглубоко, беззвучно, как феи.
Прыжки приближались.
— Ты его спрятала! — Голос Якопо проникал в саркофаг, словно мальчик говорил специально для Мо. Давай поищем в гробах, Коптемаз!
Якопо, похоже, очень привлекала эта идея, но Коптемаз нервно усмехнулся.
— Я думаю, в этом не будет необходимости, если мы объясним твоей матери, с кем она имеет дело. Возможно, этот переплетчик — тот самый человек, которого так давно ищет ваш отец.
— Перепел? Перепел здесь, в замке?! — Даже Мо, слышавшему ошеломленный голос Виоланты, верилось, что она поражена до глубины души. — Конечно! Я всегда говорила отцу: в конце концов этого разбойника погубит собственное безрассудство! Не вздумай рассказать Зяблику! Я хочу поймать Перепела, чтобы мой отец понял, наконец, кто должен сидеть на троне Омбры! Ты усилил стражу? Послал солдат в мастерскую Бальбулуса?
— М-м… нет… — Коптемаз был явно сбит с толку. — Дело в том, что… От Бальбулуса он уже ушел, и…
— Что? Болван! — Виоланта умела говорить железным тоном своего отца. — Немедленно опустить решетку в воротах! Если отец узнает, что Перепел побывал здесь, в замке, в моей библиотеке, и никто не задержал его… — Как грозно раздавались ее слова под сводами склепа! О да, она умная женщина, прав ее сын.
— Сандро! — Это, видимо, один из солдат. — Скажи страже у главных ворот, чтобы опустили решетку. И никого не выпускать из замка. Ни единой души, слышишь? Надеюсь, еще не поздно! Якопо!
— Что?
В детском голоске звучали страх, упрямство — и недоверие.
— Куда спрячется Перепел, когда поймет, что ворота заперты? Ты ведь знаешь все укрытия в замке.
— Еще бы! — Якопо был явно польщен. — Я могу тебе все их показать.
— Отлично! Возьми с собой троих стражников из тех, что охраняют тронный зал наверху, и проведи к самым надежным укрытиям, какие знаешь. А я пойду поговорю с Бальбулусом. Перепел! У меня в замке!
Коптемаз промямлил что-то. Виоланта резко прервала его и велела следовать за собой. Шаги и голоса удалились. Но Мо еще долго казалось, что он слышит, как они поднимаются по бесконечной лестнице, уводящей из склепа в мир живых, к дневному свету и свежему воздуху…
Когда все стихло, он еще несколько мучительных мгновений лежал не шевелясь и прислушивался. В конце концов ему начало казаться, что покойники вокруг дышат. Тогда он уперся руками в каменную крышку… — и схватился за нож, услышав шаги.
— Перепел! — донесся еле слышный шепот.
Разбитая крышка сдвинулась. Над саркофагом склонился тот самый солдат, что помогал ему спрятаться.
— Надо спешить! — прошептал он. — Зяблик объявил тревогу. Повсюду расставлена стража, но Виоланта знает выходы, которых даже Якопо еще не обнаружил. Будем надеяться, — добавил он.
Мо вылез из саркофага, с трудом двигая занемевшими конечностями. Нож он все еще сжимал в руке.
Юноша смотрел на него во все глаза.
— Скольких вы уже убили?
В его голосе звучало преклонение. Как будто убивать — высокое искусство, вроде миниатюр Бальбулуса. Сколько лет этому мальчику? Четырнадцать? Пятнадцать? Он выглядел младше Фарида.
Скольких? Что он мог на это сказать? Всего несколько месяцев назад он бы не затруднился с ответом. Он бы, наверное, даже рассмеялся от души на такой абсурдный вопрос. Теперь же Мо проронил только:
— Меньше, чем здесь лежит.
И даже не был уверен, что говорит правду.
Юноша обвел взглядом склеп, словно считая покойников.
— Это легко?
Судя по любопытству в голосе, он этого действительно еще не знал, несмотря на меч в руке и кольчугу на груди.
«Да, — подумал Мо, — да, легко, когда в груди забьется второе сердце, холодное, с острыми краями как меч у тебя в руке». Толика ненависти и гнева, несколько недель страха и беспомощной ярости — и вот оно просыпается в тебе. Когда приходится убивать, оно отбивает такт, стремительный, страстный. Другого своего сердца, мягкого и теплого, ты в это время не чувствуешь. А оно ужасается тому, что ты сделал под биение второго сердца. Оно болит и трепещет… Но это приходит потом.