— Извини, — сказала Робин, пока они осторожно спускались по крутым каменным ступеням перед отелем «Ритц», рука Страйка все еще обнимала ее за талию. Ей нравилось чувствовать его, большого и теплого рядом: чаще всего это ей приходилось поддерживать партнера, когда его правая нога отказывалась нести его вес после какого-нибудь чрезмерного перенапряжения. Он держал ее так крепко, что голова Робин почти лежала на его груди, и даже сквозь привычный запах сигарет она чувствовала аромат лосьона после бритья, который он наносил по особому случаю.
— Такси, — крикнул Страйк, показывая на черный кэб, плавно скользивший к ним.
— Страйк, — воскликнула Робин, отклонившись назад, чтобы заглянуть в его лицо.
Она собиралась поблагодарить его, сказать, как прекрасно провела вечер, но, когда их взгляды встретились, слов не нашлось. На мгновение все вокруг расплылось, как будто они стояли в эпицентре какого-то замедленного торнадо из шумящих машин и проносящихся огней, пешеходов и затянутого облаками неба, только ощущение и запах друг друга были настоящими. Страйк, взглянув в ее запрокинутое лицо, в ту же секунду забыл все свои суровые решения, сковывавшие его почти пять лет, и слегка наклонил голову, устремив свои губы к ее.
Но невольно выражение лица Робин изменилось от счастливого на испуганное. Он увидел это и снова выпрямился, но прежде чем кто-либо из них успел осознать, что произошло, обыденный рев мотоциклетного курьера возвестил о возвращении мира в его прежнее русло; торнадо миновал, Страйк вел Робин к открытой дверце такси, а она садилась на твердое сиденье.
— Спокойной ночи, — крикнул он ей вдогонку. Дверь захлопнулась, и такси отъехало, прежде чем ошеломленная Робин смогла решить, что она испытывает больше — шок, радость или сожаление.
Глава 2
Прошу тебя лишь об одном, Крупица моей вечной
Жизни — давай поговорим о том, Что в глубине моей сердечной.2
Мария Джейн Джевсбери.
К моему сердцу
Для Робин дни после той ночи в «Ритце» были наполнены тревогой и беспокойством. Она прекрасно понимала, что Страйк задал ей бессловесный вопрос, а в ответ получил молчаливое «нет», причем гораздо более решительное, чем если бы она не была полна бурбона с вермутом и к тому же застигнута врасплох. Теперь в поведении Страйка появилась сдержанность, слегка наигранная оживленность и решительное избегание любых личных тем. Барьеры, которые были разрушены за пять лет их совместной работы, казалось, выстроились заново. Робин боялась ранить Страйка, и не недооценивалай, какую боль может причинить случившееся даже такому уверенному и стойкому мужчине, как ее партнер.
Тем временем Страйк был полон самобичевания. Он не должен был совершать этот глупый, не спланированный шаг: разве несколько месяцев назад он не решил для себя, что отношения с напарницей невозможны? Они слишком часто проводили время вместе, были юридически связаны друг с другом бизнесом, и их дружба стала для него слишком ценной, чтобы рисковать ею, так почему же в золотом сиянии этих непомерно дорогих коктейлей он отбросил все свои правильные убеждения и поддался мощному импульсу?
Самоупреки смешивались с еще менее приятными чувствами. Страйк очень редко получал от женщин отказ, потому что довольно хорошо разбирался в людях. Никогда раньше он не делал шага, не будучи уверенным, что встретит взаимность, и уж точно еще ни одна женщина не реагировала так, как Робин: с тревогой, которая в худшие моменты могла показаться Страйку отвращением. Пусть он был со сломанным носом, полноватым и одноногим, а густые темные вьющиеся волосы напоминали лобковые, как их окрестили школьные друзья, раньше это никогда не мешало ему притягивать по-настоящему эффектных женщин. Его друзья мужского пола, в чьих глазах сексуальная привлекательность детектива была не так очевидна, часто возмущались и удивлялись тому, что он пользуется успехом у женщин. Возможно, невыносимое тщеславие заставляло его думать, что влечение к нему противоположного пола осталось прежним, даже когда его утренний кашель усилился и среди темно-каштановых волос начали появляться седые?
Однако еще хуже становилось от мыслей, что он совершенно неверно истолковывал чувства Робин на протяжении этих лет. Страйк полагал, что ее легкая неловкость в моменты, подталкивающие их к физической или эмоциональной близости, имела те же истоки, что и его собственная: решимость не поддаваться искушению. В дни после ее молчаливого отказа от его поцелуя, он продолжал прокручивать в голове случаи, которые, как ему казалось, доказывали взаимность влечения, снова и снова возвращаясь к моменту, как она прервала свой первый танец на свадьбе и оставила Мэтью на танцполе и последовала за ним. Они обнялись наверху лестницы отеля, и, когда Страйк прижимал ее в подвенечном платье, то мог поклясться, что услышал в голове Робин такую же опасную мысль: давай убежим — и к черту последствия. Неужели ему все это померещилось? Возможно и так.